Орлиное гнездо (СИ)

Я учу ее греческому языку, и Василика признает, что это благоуханный, священный язык – язык апостолов, спасения, красоты земной и небесной. Она быстро учится, моя жемчужина, - как всегда!

Еще к слову: я читал Василике греческую Библию – и указал ей на ту маленькую ошибку, которая породила великое заблуждение христиан и их помешательство на девственности, особенно католиков. Греческий перевод еврейского выражения, обозначающего “юная женщина”, превратил мать пророка Иисуса в parthenos – деву.*

Будь это известно кому-нибудь, кроме посвященных, это потрясло бы мир – не правда ли, Адриан?

Но моя Василика уже давно не старой, бездумной, веры - а нашей с тобой веры.

Сегодня мы с ней бродили по городу, одевшись в темное платье простолюдинов: так во все времена поступали цари, желая истинно узнать жизнь своего народа. А мы просто хотели избавиться от внимания, которое возбуждают все высокие особы, и отдаться только друг другу и нашему созерцанию. На нас могли бы напасть, как на всяких простых людей, не имеющих защиты, - но мы гуляли по улицам без страха. У каждого из нас свой кисмет.

Остаюсь навеки твой во Христе Слуга Справедливости”.

* В книге Исайи (Ветхий Завет), на которую ссылается Евангелие от Матфея, обосновывая догмат о непорочном зачатии Иисуса (“Дева во чреве приимет”), употребляется ивритское слово “алма” – “юная женщина”, а не именно “девственница”.

========== Глава 80 ==========

В темноте, глубоко под землей, возились двое – могильную тишину нарушало только тяжкое, сиплое дыхание, а работу их освещал один-единственный факел в руке третьего их сообщника: не считая светильника, который был вставлен в каменное кольцо в стене. Эти люди были не робкого десятка, но и то их пробирал озноб, пока они делали свое дело, - и вовсе не от холода, царящего в склепе даже летом. Легенды, ходившие об этой земле и ее господах, были слишком страшны.

Один из осквернителей гробницы замысловато выругался по-венгерски.

- И хоть бы одно имя на этих гробах!

Второй выпустил из рук тяжелую мраморную крышку саркофага и засмеялся.

- Ты думаешь, они своих покойников навещают и здороваются? Они их сами боятся…

От такой шутки всех передернуло.

Первый взломщик перекрестился – большим православным крестом – и посветил кругом себя факелом, озаряя паутину, опушившую каменные стены и гробы.

- А, вот вижу имя, - он указал огнем на надпись, выбитую на стенке одного из саркофагов. – И вот еще…

- Тихо вы!

Тот, кто держал факел, гулко притопнул ногой, и от этого звука порскнула и пискнула где-то мышь; венгры, возившиеся с саркофагом, разом выпрямились и вскрикнули.

- Ты сдурел?..

- Сами вы сдурели! Я понял! Заходите с другого конца, - утерев пот со лба, велел державший факел венгр своим товарищам. – Этот Кришан лежит крайним, потому что его хоронили последним!

- Он же не последний в роду, - пробормотал один из венгров, послушно отходя от саркофага, крышку которого сдвинули, но так и не вернули на место.

- Верно, не последний, - отозвался второй. – Но после него здесь умерла только княгиня, которая лежит в Валахии, а не в Трансильвании…

Сердца всех осквернителей фамильного склепа Кришанов сжались от трепета перед женщиной из этого рода, имя которой было у всех на устах даже спустя столько времени после ее смерти.

Примолкшие венгры прошли на другой конец склепа и сгрудились около последнего гроба. Факельщик осторожно обошел беломраморный саркофаг и осветил стенки, одну за другой.

- Никаких надписей… - пробормотал он.

- Все равно. Это должен быть старый Кришан! – оборвал его первый грабитель. – Давай, навались!..

Охнув, они навалились на крышку со всей своей немалой силой. Крышка со скрежетом сдвинулась.

- Готово!

Через мгновение все трое отпрянули, первый зажал себе нос.

- Ах, ты…

Он проглотил ругательство, как будто бы не решался браниться перед лицом – вернее, перед остовом того, кого они нашли.

- Какой дух идет!

- Свежий дух, - мрачно смеясь, подтвердил факельщик. – Должен быть наш старик!

Он шагнул к саркофагу и, зажав нос, заглянул туда.

- Седая борода… старик! Он самый! Давайте-ка, обшарьте его!

- А сам? Хорош уже командовать, - огрызнулся первый копатель. – Давай-ка теперь ты поработай!

Никому из троих не хотелось притронуться к мертвецу первым – не столько из брезгливости, сколько из страха, в котором никто не решался признаться.

Наконец факельщик с бранью сунул огонь в руки первому из венгров.

- Трусы!

Он схватился за крышку и так рванул, что чуть было не свалил ее на пол, один. Его товарищ, спохватившись, кинулся помогать. Вдвоем они с кряхтеньем сняли крышку и опустили на пол, почти бросили; мрамор ударил о мрамор.

- Треснула… Ну и пес с ней!

Все внимание уже было занято мертвецом. Факельщик, держась за спину и морщась, тем не менее, был не намерен никому более уступать первенство; он рьяно полез в самый саркофаг, под самую седую бороду боярина Кришана. Еще мгновение – и венгр с победным криком отшатнулся; в руке его что-то тускло блестело.

- Огня! – крикнул он.