Орлиное гнездо (СИ)

Иоана повернулась в руках мужа, спиной к нему; он крепче обнял ее, а перед ее утомленными глазами чередой поплыли видения прошедших дней – беседы, игры и пляски в дворцовых залах, многоцветье одежд, колокольцы шутов и танцоров… тени их безобразно кривлялись на стенах, на вышитых бахромчатых занавесях, точно бесенята, приветствовавшие такие кутежи, безудержные плотские утехи. И не раз эти тени принимали знакомые очертания; не раз среди лоснящихся веселых лиц Иоане показывалось неулыбчивое злоумное лицо. Казалось, еще миг – и Марина махнет ей рукой. Или вопьется в чье-нибудь дрожащее от смеха горло…

Кто видел их непрестанно, чьи подсказки они непрестанно впитывали?

А через день после этого разговора страхи Иоаны оправдались. Корнел повздорил с одним из ее поклонников.

Вернее говоря, не повздорил – а едва не проткнул того мечом, когда увидел, как венгр говорит с его женой. Иоана уже и сама не знала, куда деваться от назойливого внимания, которого она совсем не ожидала: и была рада приходу мужа, вооруженного по-венгерски, – но когда увидела, что мужчины готовы убить друг друга, закричала от ужаса. Она сообразила, что нельзя никого звать: это может быть концом для всей их семьи. Иоана сама бросилась между рыцарями.

Она упала на руки мужа, едва ли не на обнаженный клинок; тот едва успел убрать его в ножны и схватил Иоану за плечи, удерживая от падения. Корнел застыл от ужаса, поняв, что едва не убил свою жену и дитя.

- Убирайся отсюда! – бросил он своему сопернику, посмотрев ему в лицо.

На руках у валаха была женщина, цеплявшаяся за его шею, - но венгр только взглянул в глаза врага и понял, что лучше не перечить. Он тотчас ушел, едва ли не бегом.

А Иоана, дрожа, припала к мужу. Он крепко обнял ее.

- Нужно уходить отсюда, - пробормотал Корнел. – Нечестивое это место!

- Как король решит, - отозвалась Иоана. – Поскорее бы!

Она посмотрела мужу в глаза, и ему вдруг показалось, что Иоана плачет. Он мягко отер ее щеку.

- Испугалась?

- Нет, - ответила Иоана. – Я ничего не боюсь!

- Ты моя орлица, - улыбаясь, прошептал Корнел, взяв ее лицо в ладони. – Ненаглядная смелая госпожа!

Они ушли, обняв друг друга за талию, - хотя здесь было не принято так ходить; и еще меньше так ходили супруги. Но Корнелу и Иоане не было дела до сплетен.

Однако этот проступок не остался без последствий – неизвестно, кто нажаловался на них королю, скорее всего, сам неудачливый любовник: но Матвей Корвин вызвал к себе Корнела и весьма холодно распек его. Если бы он пролил кровь здесь, при дворе апостолического величества*, его ждало бы суровое наказание!

Корнел слушал это, опустив голову. Но потом ясно и непреклонно ответил Корвину, что вина была не его – а он только вступился за честь жены, которую оскорбили. Прямота и смелость валаха удивили Корвина и понравились ему.

Однако его величество сказал, что теперь ему с женой лучше удалиться от двора: для них в Буде подыщут хороший частный дом, где они смогут вести собственное хозяйство. Когда возникнет нужда, их немедля позовут.

Корнел понял, что он теперь сделался вассалом венгерского короля, желал этого или нет; но, должно быть, таков его рок. В любом случае, домой ему путь был заказан.

* Титул венгерского короля.

========== Глава 34 ==========

Король венгерский сдержал свое слово – и Корнелу с женою был дарована в собственность хорошая усадьба, похожая на ту, которой княжий отрок владел в Тырговиште. Только здесь, выглянув из окон, он никогда уже не увидит черноусых и чернокудрых стражников господаря, без страха и сомнения блюдущих православный канон любви, - вместо них по улицам разъезжали слишком часто равнодушные и корыстные офицеры городского муниципалитета; вместо пышнобородых православных священников, даже в строгости своей снисходительных к слабостям человека, по Буде следовали путями Господними неприступные католические епископы. При виде этих святых отцов с выхолощенной натурой начиналась дрожь в коленях у любой женщины.

Но, все же, здесь дышалось куда легче - здесь не изгнивали по всему городу постоянным поучительным примером посаженные на кол…

Нельзя сказать, чтобы Корнел и Иоана не видели и в Буде жестокостей правосудия, - однажды посреди главной площади сварили в кипятке фальшивомонетчика; но после жизни, наполненной непрерывной музыкой смерти, эти быстро кончившиеся крики остались почти незамеченными. Жаркая изгарь умирания, вороний праздник упадка - вот чем сделался великолепный Тырговиште… был, сколько Корнел Испиреску помнил себя сыном этого города.

Корнел не свыкся со своей новой страной и со своим новым властелином – и знал, что никогда не свыкнется; он не любил и знал, что никогда не полюбит католические храмы и их служителей. Себе он дал зарок, что никогда не пойдет ни к кому из этих людей, чтобы облегчить душу, - хотя венгерская церковь была более независима от папы римского, чем другие церкви западных стран, холодная враждебная власть Рима читалась в глазах каждого безбородого священника Буды.