Орлиное гнездо (СИ)

Но Корнел знал, что эти люди мечтают вернуть свободу величайшей святыне восточных христиан, о падении которой твердили вокруг него, еще когда он был беззаботным мальчишкой.

Крестовый поход! Не раз Корнел пытался вообразить себе утраченную славу Царьграда, которого никогда не видел, его золотые купола и белые стены, - и у молодого витязя Дракона горело сердце, когда ему представлялся Тырговиште, только намного больше и краше…

Хотя Корнел уже чувствовал, что если и в самом деле когда-нибудь пойдет биться за Царьград, то будет биться не за те заветы христианства, которые вокруг него безнаказанно нарушались на каждом шагу и в силу которых ему теперь уже едва верилось, - а за ту утраченную благословенную родину души, прибежище души, о котором ему мечталось с самого детства. Радостей детства Корнел почти не знал.

Но уже знал, что бывают вещи, которых ему не растолкует никакой священник, какого бы исповедания ни был, - и в которых опасно признаваться любому священнику. Корнел заметил одержимость жены.

Однажды она разбудила его стонами во сне – и он, совершенно как Иоана когда-то, долго и тревожно прислушивался к ее исповеди, приподнявшись на локте. Он услышал такие признания, что даже его, закаленного в сражениях воина, мороз подрал по коже.

Конечно, это могли быть бредни… но Корнела не покидало чувство, что разговоры Иоаны с покойной сестрой – вернее говоря, сестрой, не нашедшей покоя, - такие же бредни, как его собственная принадлежность к ордену Дракона и соприкосновение с его тайнами. В том числе, и не божественными, и не дьявольскими - такими, о природе которых Корнелу спасительно долго не позволяла догадываться только юношеская невинность.

Боже, прости их всех.

Корнел поморщился, отворотившись от жены, - он не знал, кто в ордене был первопричиной того, что рыцарей Дракона тронул разврат, которого насмотрелись все, кто побывал в плену у Мехмеда и Мурада, величия и света мира; но слишком хорошо понимал теперь, отчего ненавистники Дракулы дали ему прозвание Красавчик, принадлежавшее младшему брату князя - Раду, совращенному Мехмедом.

Корнелу было горячо и стыдно – как же горячо и стыдно ему было лежать рядом с Иоаной, когда он глядел на свое прошедшее глазами себя теперешнего! И как же теперь он ненавидел того, за кого прежде готов был биться яростнее, чем за себя!

Иоана опять застонала рядом и опять позвала свою демоницу Марину; и Корнел прижал ее к себе, только чтобы ощутить себя мужчиной, мужем. Рядом со своим вождем он никогда не ощущал себя так вполне… вернее говоря, Корнел понимал сейчас, что, отдавшись раскаленной на жаровнях турецких палачей, почти восточной натуре Дракулы, он ощущал себя и великим мужем, и женой сразу.

И это было прекрасно.

Корнел чел Фрумош заплакал, обнимая жену, которая благословенно спала, не понимая ничего, - какое счастье! И он сам прозрел только себе на горе. Или же – на удачу?

- Я клянусь ключами Петра, небом и адом, что убью его…

Витязь стиснул руки в кулаки. Он убьет то, что любил, - он размозжит перед лицом Господа, размозжит в себе самом то, что раньше доставляло такую радость, а теперь такой стыд.

Как будто он отведал запретного яблока - и познал добро и зло!

- Я клянусь!

- Что ты?..

Тут Корнел увидел, что Иоана не спит и смотрит на него в тревоге, привстав на ложе. Корнел без слов привлек ее к себе и стал горячо целовать, пытаясь найти в том, что осталось ему, то, что он утратил навеки. Иоана откликнулась, и скоро загорелась его огнем, и, отдавшись друг другу, они обрели ту полноту своего существа, к которой стремится каждый.

Корнел почти обрел.

Жупан Кришан оставил Буду вскоре после того, как дети устроились на новом месте. Николае остался жить с сестрой и ее мужем – Корнелом он восхищался, как Иисусом или великим героем старинных былей, и стремился во всем ему подражать – а Петру уехал с отцом. Иоана догадывалась, что дело зашло о деньгах – денежных или военных переговорах с кем-нибудь из банкиров его величества. Боярин тоже теперь был на службе у Большого Ворона.

Но только именно Корнелу, скорее всего, придется приносить его величеству присягу – трансильванский боярин же так и останется тем, кем был всегда, угождая и вашим, и нашим. Что ж, Господь каждому предназначил свое место – Корнел знал, что воины полумесяца верят в предопределение… Возможно, Корнелу было так предназначено: вырвав свое сердце у господаря, отдать его королю. Такому делу, к которому его готовили, нельзя было служить вполсилы.

Корнел теперь всерьез обучался военному искусству венгров; как и учил рыцарей короля тому, что превзошел под началом князя. О, с какой сладостной ненавистью он это делал!

Иоана сидела дома – и была рада этому, насколько вообще может радоваться заложница. Она знала, что достаточно одного промаха – и ей придется на себе изведать правосудие Матвея Корвина; а ей хотелось этого не больше, чем попасть под карающую руку Дракулы.