Орлиный услышишь там крик...

Но напрасно Зиновеев надеялся пройти на гайдропе до какого-нибудь поселения. Канат зацепился за сук могучего дерева. Аэростат оказался на крепком якоре. Теперь ветер швырял шар к соснам, рвал вверх, стропы трещали. Гондола, как шлюпка в шторм, металась над землей, норовя вытряхнуть аэронавтов.

«Кажется, сели», — подумал Зиновеев и что есть силы дернул за окрашенную в красный цвет вожжу, вскрывая разрывное отверстие. Остатки газа вырвались на волю. Оболочка опустилась на деревья, а гондола повисла в двух метрах от земли.

На сотни километров вокруг расстилалась тайга. Ружья пилоты не взяли, продуктов столько же, сколько берут иные на легкий завтрак, и в карманах всего четыре спички.

Спрыгнув на землю, Зиновеев понял, что опустились на болото, покрытое снегом.

С трудом вытаскивая из снега ноги, пилоты бродили по тайге несколько дней и ночей.

Наконец увидели следы. Они привели к стогам сена, от которых начинался санный путь к ближайшей деревне.

…Первые лучи солнца скользнули по полям и рекам, лесам и пригоркам. Солнце быстро нагрело оболочку шара. Аэростат потянуло вверх. Зиновеев хотел было стравить немного газа, как вдруг заметил, что земля стала разворачиваться и уплывать из-под ног на запад. Гайгеров от радости чуть не выпал из гондолы. Нас несло на юго-восток, в сторону приволжской низменности, затянутой туманом.

Если туман опустится на землю, будет солнечно, а если поднимется, то появятся облака и затруднят нам ориентировку. Через некоторое время туман все-таки поднялся вверх и закрыл от нас землю.

Потом облака словно растаяли. Потянулись солончаки с плешинами блестящих оранжевых песков. Ни одной живой души, ни одного домика. Показалась железная дорога Астрахань — Эльтон, по которой уныло ползла крохотная цепочка поезда. Высчитав по карте пройденный путь, Зиновеев определил скорость. Она достигала скорости самолета ПО-2 — 108 километров в час.

Тут же было обнаружено, что нас несет прямо к Каспию!

Еще никто из наших воздухоплавателей не пересекал море. Если шар вдруг начнет падать над морем — мы погибли. Что делать: продолжать полет или садиться? Если садиться, надо немедленно травить газ.

— Слушай, Семен, — говорит Зиновеев Гайгерову, — Минут через тридцать нас унесет в Каспий. Если мы плюхнемся в ледяную воду, то из нашей корзины рыбы соорудят неплохой теремок.

— А почему мы должны плюхнуться? — спрашивает Гайгеров. — Скорость у нас порядочная. А балласта сколько?

— Тридцать два куля, — отвечает пилот, кивая на маленькую горку мешочков с песком.

— Давай телеграмму в Москву, а то ребята волнуются.

Пилот надел наушники и застучал ключом. Мы знали, что там, дома, друзья-аэронавты сейчас склонились над приемником, «болея» за наш полет.

Внизу уже синело море.

Мы видели пенящиеся волны, слышали тяжелый, похожий на громовые раскаты гул. Тревожно было на душе.

В детстве я читал трагический рассказ о гибели двух итальянских воздухоплавателей. Они рискнули перелететь Средиземное море. Их шар попал в струю воздушных потоков, особенно сильных над морем. Аэронавты боролись с воздушными потоками, то сбрасывая грузы, то стравливая газ. Но стропы не выдержали больших перегрузок. Гондола оторвалась от шара и камнем понеслась к морю…

Однако над Каспием наш аэростат вел себя сравнительно спокойно. Как ни странно, помогал шторм. Ветер перемешивал воздух, и вертикальных потоков, опасных сейчас для нас, не возникало.

— Видите корабль? — воскликнул Гайгеров и показал вниз.

Мы свесили головы. Судно шло полным ходом, и от его форштевня в обе стороны разбегались волны, похожие на усы. Вид этого танкера подействовал на нас успокоительно. Значит, мы здесь не одни.

Часа через три на горизонте появилась фиолетовая полоска земли.

Она становилась все шире и шире. Наконец мы увидели песчаный берег. Краски менялись на глазах. Из фиолетового берег стал лиловым, потом зеленоватым и, наконец, ярко-оранжевым, как мандариновая корочка. Пустыня!

Мы летели очень высоко над землей. На большой высоте происходят прямо-таки чудеса. Солнце так обжигает, что через час-два лицо становится коричневым, будто бы месяц отдыхал в Крыму. В то же время термометр показывает сорок градусов ниже нуля. Если снять перчатку, то с одной стороны ладонь будет обжигать солнце, с другой, теневой, — мороз.

Однажды в разгаре лета Зиновеев, еще молодой тогда, по неопытности обморозил уши, отправившись на испытание аэростата без шлема. Думал, что в воздухе он продержится недолго. Аэростат поднялся высоко над облаками, а когда стал снижаться, то пилот вдруг увидел внизу желтые всплески молний. Лететь в грозу на аэростате все равно что ходить с зажженным факелом вокруг пороховой бочки. Зиновеев решил переждать грозу и летал при сорокаградусном морозе несколько часов. Конечно, уши у него распухли. А ведь дело-то было в июле…