Путь, приведший бывших студентов в Зангезур, начинался далеко отсюда, на берегах северной русской реки, закованной в гранит. Начинался он со студенческих ожесточенных и страстных споров о справедливом миропорядке, о "звезде пленительного счастья", о декабристах, петрашевцах, народовольцах... Путь этот начинался за чаепитиями, в старом петербургском доме, принадлежавшем опальной княжеской фамилии, которая не однажды вызывала монаршее неудовольствие и гнев. Молодые студенты из Грузии, решившие посвятить себя "служению музам", здесь, в Петербурге, невольно оказались в кипящем водовороте "брожения умов".
На одной из студенческих вечеринок они сошлись с Людмилой и ее другом Андреем, которые учились в университете, на филологическом. Людмила Семенова была внучкой опального князя, окончившего свои дни в далекой ссылке. Дом остался за старой сердобольной княгиней, жившей воспоминаниями о бурной неласковой судьбе, порой ворчавшей на молодых за вольнодумную блажь, "втемяшившуюся" в их горячие головы, что, однако, не мешало ей с сочувственным интересом относиться к их литературным увлечениям.
Споря до хрипоты, мечтая о путях сокрушения деспотии, молодые "вольтерьянцы", как их окрестила старая хозяйка, подчас доходили до полного сумбура и разлада в мнениях. В их распаленных тирадах то и дело мелькали слова: "пропаганда", "террор", "программа", и подобные "опасные штуки".
Но при всех наивных и пылких крайностях, их объединяла совершенно бескорыстная, страстная искренная жажда помочь больной стране и, будь в их силах, всему роду человеческому избавиться от ненавистных пут всемирной тирании.
Их маленький кружок сходился в необходимости совместной борьбы. Здесь тон задавал Андрей не в пример друзьям-кавказцам, хладнокровный и сдержанный, впрочем, хладнокровие не исключало застенчивое нежное чувство, которое он питал к Людмиле.
В доме у Пелагеи Прокофьевны сохранилась старинная библиотека, которой хозяйка разрешала пользоваться, с условием не передавать в третьи руки,- среди этих книг можно было найти немало любопытных и поучительных.
Друзья зачитывались поэтами-декабристами, восторгались вольнодумными пушкинскими стихами, особенно, посланиями Одоевскому и Чаадаеву.
Они чувствовали зреющие в недрах общества, в гуще народа, в среде просвещенной и честной России силы, сотрясающие устои империи.
Они искали точку приложения в этой борьбе, разворачивающейся тайно и явно, в подпольных союзах и в открытых выступлениях.
"Что делать?"- этот вопрос вставал перед ними со всей неумолимой неотложностью.
"Бороться". Но как, какими силами и средствами?.. Борьба шла где-то рядом, вокруг, по всей стране, ее вели люди настоящего действия.
Что могли сделать они, горстка студентов, ведущих горячие, но, в общем-то отвлеченные споры?
Они наивно и пылко мечтали о своем часе, рассчитывая присоединиться к вооруженному восстанию, независимо от того, где оно произойдет. И, при всей наивности своего желания, они начинали понимать, что бомбы, покушения, террор не способны привести к коренному переустройству.
Андрей, ссылаясь на пример французской коммуны, мечтал о сокрушении "российских бастилий".
- Верно,- подхватывал, зажигаясь, Гоги,- Наше место - на баррикадах!
- А где они, твои баррикады?- вздыхала Людмила.
- Будут! Обязательно будут! И тогда... "Темницы рухнут и свобода вас примет радостно у входа..."
-"... И братья меч вам отдадут",- договаривал Андрей, мягко улыбаясь и все понимали, что желаемое от действительного отделяет еще огромная дистанция...
- По-моему, теперь слово за Кавказом!- убежденно продолжал Гоги, ничуть не смущаясь от дружеского подтрунивания.- Шейха Шамиля вспомните, сколько лет бился с царем!
- Верно... Но трон стоит...
- Свалится! Вот увидите!
- Ясно одно,- заключал Андрей,- буря назревает. Здесь Гоги прав. И мы должны искать связи с теми, кто плывет навстречу буре... Где бы она ни разразилась...
- Правильно! Народы разные, а враг у нас один. И здесь, и на Кавказе... Кстати, друзья, вы знаете, что у нас появилась "Орлеанская дева"?
- Эх, Гоги, ты без шуток не можешь,- пожурила Людмила.
- Я - серьезно. Слышали про гачагов?
- Нет...
- Ну, это как абреки, только абрек обычно - одиночка, а у гачагов дружина. Так вот, в горах Зангезурского уезда, Эриванской губернии, у самой границы - гачаги властям житья не дают. И среди них - женщина, крестьянская дочь... Хаджар...
- Откуда это тебе известно?- недоверчиво щурила голубые глаза Людмила.
- Гоги все знает,- усмехался грузинский друг.- Вы только представьте себе: мусульманка сбросила чадру и взялась за оружие! Против царя восстала. Ну, чем не Жанна Д'Арк? Я же сказал вам: слово теперь за Кавказом...
- И правда, Гоги.- Скептически настроенная Людмила мечтательно вздыхала.Ваш Кавказ - в сущности, загадка...
- Загадка - не то слово,- с гордостью возражал Гоги.- Волшебный край! Недаром же Пушкин, Лермонтов и сколько еще поэтов были очарованы им.
И Гоги принимался декламировать с воодушевлением:
Хотя я судьбой на заре моих дней,
О нежные горы, отторгнут от вас,
Чтоб вечно их помнить, там надо быть раз;