- Знаешь, что я надумал, - поделился Андрей заветной мечтой с Людмилой. Побывать бы там. Увидеть бы воочию отважных горцев...
- На Кавказ?
-Да.
- Я... готова...
- А как на это посмотрит Пелагея Прокофьевна?-скептически усмехнулся Андрей, - Думаю, наше "предприятие" не приведет ее в восторг...
- Верно... Но надо попытаться уговорить ее.
- Не стоит ее посвящать в истинную цель... Едем собирать материал: так-то будет спокойнее.
- Пожалуй, ты прав. Тем более, у нее сложилось уже благоприятное представление о тамошних литературных образцах... Поверит...
Людмила обрадовалась несказанно. Ее серые глаза лучились.
Она прошла в покои старой княгини, сидевшей в кресле и читавшей пожелтевший номер "Русской старины". Обняла ее за худые, острые плечи, взглянула на раскрытые страницы: "Восточная поэма на смерть А. С. Пушкина".
- Бабушка, ты - прелесть!
- Полноте! - незлобиво проворчала та. - Стара для комплиментов.
- Нет, правда! А что ты это читаешь? - лукаво полюбопытствовала внучка.
- Вашего кавказского поэта...
"Ломоносов красотами гения украсил обитель поэзии
мечта Пушкина водворилась в ней.
Державин завоевал державу поэзии - но властелином
ее Пушкин был избран свыше.
Карамзин наполнил чашу вином знания - Пушкин выпил
вино этой полной чаши...
...Удалился ты от земных друзей своих - да будет
же тебе в небе другом милосердие божье.
Бахчисарайский фонтан шлет тебе с весенним зефиром
благоуханье роз твоих.
Седовласый старый Кавказ ответствует на песнопения
твои в стихах Сабухия..."
- А чем тебя заинтересовали эти стихи?
Пелагея Прокофьевна вскинула укоризненный взгляд.
- Как - чем? О Пушкине же... Твой покойный дед знавал Александра Сергеевича... Стало быть, и там - на юге, оплакивали Пушкина - благородные люди.
Старая княгиня отложила журнал на колени, провела дрожащими руками по подлокотникам, вздохнула с горечью.
- Господи, сколько дорогих имен... Отольются царю ваши слезы... Отольются...
Глава восемьдесят четвертая
Гачаг Наби, наказав своим людям позаботиться о грузинских друзьях, накинул бурку и отправился на другой край плоскогорья.
Он чувствовал себя в долгу перед своими гостями, перед незнакомым и благородным их спасителем Дато, который наверняка попал в лапы своих недавних работодателей, а теперь - разъяренных судей.
Он был бессилен предпринять что-либо сейчас для Дато-сейчас, когда Хаджар в каземате и с каждым часом суживалось вражье кольцо.
Быть может, лучше было бы Гоги и Тамаре не пускаться в долгий путь, а скрыться там же, попытаться с помощью друзей выручить или, по крайней мере облегчить участь схваченного товарища? Но, должно быть, опасность была велика и у них не оставалось иного выхода.
Уединившись среди скал, Гачаг Наби погрузился в невеселые думы.
Но что они могут здесь, эта прекрасная, отважная и, должно быть, любящая пара? Вправе ли он подвергать их риску, держать при отряде, который с минуты на минуту может ввязаться в бой...
В голову приходила почти невероятная, мечтательная мысль: вызвать Хаджар, предоставить ей вести отряд, а самому отправиться с несколькими людьми в Тифлис... Но и толком не знал, чего можно добиться в этом далеком городе для освобождения Дато.
Для Наби выручить друга из беды было вопросом чести. Дато - незнакомый, далекий, становился для него столь же дорогим человеком, как его родной брат Мехти, как Тундж Вели, как все соратники...
Солнце клонилось к закату.
От скал потянулись длинные тени. Голоса необыкновенно ясно и звонко разносились окрест.
Все ярче мерцали низкие звезды.
Сквозь сгустившиеся сумерки, почудилось, донесся незнакомый голос:
- Здравствуй, Гачаг...
- Здравствуй, гость...
- Ты узнал меня?
- Ты... Дато...
-Да...
- Как славно!.. Твои друзья мне все, рассказали... Я разбужу их! Пойдем к алачику. Вкуси хлеба с нами!
- Это невозможно...
- Почему?
- Я в темнице...
- Как вызволить тебя?
- Увы, мой друг...
- Я доберусь... усыплю стражу... обману.
- Нет, гачаг... У тебя долг поважнее...
- Спасти друга - вот мой долг.
- "Орлица" в клетке. Помни о ней, А обо мне не думай. Ты сражаешься с царем десяток лет, Дато - и десяти дней не успел. И вот - в оковах...
- Почему рок не пощадил тебя?.. Почему ты дал врагу себя изловить?
Почудилось Наби: придвинулась к нему смутная тень, проступило смуглое лицо, засветилось улыбкой, встопорщившей пышные усы:
- Наш господь проворнее вашего аллаха. Вот и покарал меня, вероотступника...
- Не теряй надежды, друг мой. Пока сердце бьется в груди - не теряй...
- Пусть "Орлица" взлетит... Я знаю, так и будет. Гачаг Наби, кутаясь в бурку, глядел в гулкую бездну, где мерцали звезды.
Голос Дато замер где-то вдали.
Глава восемьдесят пятая
Это может показаться странным, но с арестантом - бывшим сыщиком жандармского отделения - обращались вежливо.
Возможно, подобным обращением хотели показать "великодушие" его высокопревосходительства. Более того, может быть, рассчитывали, что "милосердие" заставит заблудшего узника встать на "путь истинный", раскаяться и вернуться, чтобы искупить свои грехи верной службой.