Орлица Кавказа (Книга 1)

Как сладкую песню отчизны моей,

Люблю я Кавказ...

У Гоги недостатка в примерах не было.

- А как наша "христианка"?- Людмила переводила испытующий взгляд на Тамару.- Как ты смотришь на движение гачагов?

- Как я - так и она,- опережал ответ неуемный Гоги.

- Я?.. Мое место там, где Гоги,- вспыхивала Тамара и смущенно добавляла:Честно говоря, я не представляю, как я могу стрелять... убивать...

- Ясно...- разочарованно вздыхала Людмила.- Ты - против кровопролития...

- Не знаю. Я сама себя еще не знаю... Но я считаю - надо помогать всем, кто борется за правое дело.

- Помогать - но как?- не отставала решительная Людмила.

- Всем... Всем, чем можно.

- С оружием в руках?

- Если придется...

Андрей укоризненно косился на подругу. Но Людмилу не так-то просто было унять:

- А за помощь - могут и подстрелить...

- "Суждены нам благие порывы", - грустно вздыхал Гоги.

- Ты говорил вот о кавказской женщине... И у нас были воительницы... Против Наполеона сражались...- И Людмила рассказала о храбрых русских женщинах, о декабристских женах.

... Вскоре Гоги с Тамарой пришлось расстаться и с друзьями, и с Петербургом; их исключили из академии без права поступления в другие учебные заведения. Наверное, донес кто-то об их горячих речах.

Глава восемьдесят вторая

В доме старой княгини остались кавказские этюды, которые Гоги подарил петербургским друзьям.

Андрей и Людмила любовались акварельными пейзажами, портретами, зарисовками, из которых представал далекий край, первозданная стихия диких гор, ущелья, где "мчится Арагва в тенистых брегах", мужские и женские образы, гордые, сильные люди... На этих, еще быть может, несовершенных созданиях лежала печать дарования и истинного вдохновения, и друзья сокрушались при мысли о прерванной стезе, которая обещала рождение двух незаурядных художников.

Пелагея Прокофьевна, разделившая с мужем тяжкие невзгоды сибирской ссылки, похоронившая ссыльного князя там и на склоне дней вернувшаяся в покинутый очаг, разделяла восхищение внучки и ее друга. Просвещенная женщина, выросшая в атмосфере пристрастия к искусствам, видела в даровитости молодых гостей с Кавказа знак даровитости их народа. Расхожее представление о диком крае, темных, необузданных людях, насаждавшееся и официальной литературой, уже изрядно расшатанное и опрокинутое доблестным духовным примером многих сынов кавказских народов и с другой стороны, пристальными, глубокими и правдивыми свидетельствами передовой российской литературы и науки, не могло помешать Пелагее Прокофьевне составить свое непредвзятое представление о кавказцах.

Прислушиваясь к разговорам и спорам кавказских друзей Людмилы и Андрея, она убеждалась в благородном бескорыстии их молодых порывов, их мечты о временах, о том, "когда народы в великую семью соединятся".

С интересом старая княгиня узнала и об удивительном свойстве многоязыкого края, где народы, живущие по соседству, самым естественным образом, в обиходном общении постигали язык друг друга. Они приобщались к, языку соседей сызмальства, в детских играх, в будничной жизни, в общих заботах и трудах...

Людмила и Андрей, воодушевленные примером российских подвижников-собирателей, не без влияния народнических идей, всерьез увлеклись фольклором народов Востока, мечтая представить их читающей публике и споспешествовать развитию благослонного интереса к народам окраин...

Гоги и Тамара рассказали им о легендарном кавказском певце - ашыге Саят-Нова, творившем, помимо родного армянского, и на грузинском, и на "мусульманском", то есть азербайджанском языке. Им удалось раздобыть некоторые образцы творчества этого народного певца в переводе. Особенно заинтересовало их стихотворение, написанное на "мусульманском" языке и посвященное прекрасной неведомой Алагез.

Перейму печаль и беду твою,

Ты приди ко мне, ты плени меня...

Смоляную косу расплету твою,

Ты приди ко мне, ты плени меня!

Пелагея Прокофьевна светлела лицом, слушая этот "восточный мадригал" и просила прочитать что-нибудь еще...

Вскоре молодые "вольтерьянцы" удивили старую княгиню еще одним "новооткрытым" поэтом Молла Панах Вагифом, и если Саят-Нова вдохновенно воспевал "мусульманку" Алагез, то его современник Вагиф - христианскую красавицу.

Любовь и муза преступали границы веры, они простирали руки к другим народам, и это было знаменье времени, и завет истории. И этот пример возглашал загадочный далекий Кавказ устами своих поэтов, Кавказ, пленивший Пушкина и Лермонтова...

Кавказские этюды, оставшиеся в старинном петербургском доме, оживляли в красках перед взором домочадцев чарующие картины величавых вершин, воплощенные прежде и русской поэтической кистью. И кисть, и слово вторили друг другу.

... Казбек, как грань алмаза,

Снегами вечными сиял.

И глубоко внизу чернея,

Как трещина, жилище змея,

Бился излучистый Дарьял.

И Терек, прыгая, как львица

С косматой гривой на хребте,

Ревел...