Орлица Кавказа (Книга 1)

У главноуправляющего началась мигрень.

Высочайшая немилость усугубила и без того сложное его положение. Теперь любое промедление и малейшая оплошность могли дорого обойтись. Но наместник принял все надлежащие меры, приступил к "решительным действиям", и их никак нельзя было ускорить.

"И еще этот рехнувшийся сыщик! Думали, козырем бьем, а оказалось козырь-то липовый".

Теперь попробуй доложи его императорскому величеству, как у нас из-под самого носа крамольники удрали! Как нам собственный же агент, черт бы его побрал! - свинью подложил! Тогда уж лучше сам подавай в отставку, покуда шкуру не содрали! Этого "кинто" надо убрать. Заставить замолчать. А то ведь, чего доброго, в "либералы" еще угодишь. Нужен "козел отпущения"...

Но ведь надо бы допросить, выудить из него все, что возможно, глядишь, ниточка и потянется... А пулю в лоб - всегда успеется.

Вам нужна кровь, ваше императорское величество? Будет сделано... Найдем тифлисских смутьянов, в дугу согнем, дайте время. И заслужим вновь высочайшее благорасположение и милость... И с гачагами управимся, отлетала свое "Орлица", словим и "орла"...

С корнем вырвем крамолу, кто голову поднимет, с плеч долой. Проучим строптивый Кавказ! Заставим упасть на колени. ... И тогда не будет нужды обрушивать на мою голову высочайший гнев, метать громы-молнии в письмах...

Дайте время, государь, дайте время, я докажу свое усердие, осуществлю задуманную "экспедицию"...

Главноуправляющий отложил высочайшее послание, которое более напоминало грозную инвективу.

"Надо ухватиться за кончик ниточки - допросить Дато. Выбить из него, вышибить сведения о его дружках. Потрошить, пока дух не испустит!"

Главноуправляющий, сунув руки в карманы галифе, стал расхаживать по ковру с восточным орнаментом.

Глава восемьдесят восьмая

Гачаг Наби, не располагавший "оперативными сведениями", тем не менее, чувствовал, что раздражение и злость его превосходительства на гачагов нарастают. Войска направляются сюда, на Зангезур, на Гёрус, на каземат...

Усиленная охрана, воинское подкрепление, посланное в горы, недвусмысленно свидетельствовали о тревоге властей. Да еще и сыщики, лазутчики, которые шныряли в уездном городке и по округе.

"Недреманное око" его императорского величества, тем временем, усердно наблюдал уездного начальника.

Он аккуратно строчил доносы на Белобородова.

Соглядатай в эполетах чернил Белобородова, который-де со своими "продекабристскими" настроениями и "странным либерализмом" один и виноват в том, что очаг крамолы в уезде не погашен, а напротив, разгорается с угрожающей силой. В ход шли и упоминания о подозрительных литературных пристрастиях полковника, о "вольнодумных стихах", которые он читает... Конечно же, при таком "либерализме" и отсутствии твердости становятся возможными всякие преступные выходки и демарши, наподобие бунта в гёрусском каземате. Да, крепко вцепился его недреманное высокоблагородие в полковничью глотку - мертвая хватка!

Очевидно, доносы царского соглядатая, летевшие в Петербург, усугубляли раздражение царя в отношении главноуправляющего. Упреки самодержца имели более глубокую основу, чем это могло показаться на первый взгляд,-дело было не только в том, что главноуправляющий неосторожно переслал послание уездного начальника царю, а и в том, что сведения самодержца о реальных сложностях черпались из источника, намеренно достаточно мутного.

... Хаджар, чувствовавшая, что положение осложнилось, не отказалась от своего намерения - довести подкоп до конца.

Быть может, ее решимость поколебали известия о хлынувших в горы царских войсках?

Нисколько.

Одно ее смущало и тревожило: время. Продолжая подкоп, она вынуждена была смириться с мыслью о необходимости помощи извне... Иначе ведь упустишь момент, осенние холода были не за горами, - холода, которые заставят перебравшийся на эйлаги народ спуститься вниз, и тогда, вольно или невольно, раздробится сила, на которую можно было бы сейчас опереться...

В таком случае, думала она, дело может убыстрить и спасти встречный подкоп в нужном направлении, и надеялась, что удастся передать на волю Гачагу Наби эту идею.

Дело осложнялось еще и тем, что Карапет уже несколько дней не мог возобновить контакт с узницей: царский "глаз" усилил надзор.

Наконец, Карапет решился пойти на уловку, умаслить соглядатая его императорского величества. Как-то подошел к офицеру, во дворе каземата.

- Ваше благородие, не удостоите ли нашу семью чести?

- О чем ты?

- Хочу пригласить вас в гости...

- А-а... по какому случаю?

- Ну, как вам сказать... хочу, чтоб вы отведали наших яств...

- Хитер...

- Вы не подумайте... Я от чистого сердца. Тутовка у нас отменная... Вам ведь тоже нужен отдых... развеяться надо.

- Некогда.

- Но почему, ваше благородие?

- Служба.

- Мы все служим. Но, как у русских говорят, делу время, потехе час...

- Оно-то верно.

- Да, да, служим верой и правдой царю-батюшке, дай бог ему здоровья.

- Не могу, - отмахнулся офицер, зевнув.

- Клянусь, не пожалеете, - не отставал Карапет. - Ну, чарку-другую за здоровье его императорского величества.