Орлица Кавказа (Книга 1)

Далее следовали слова о "непозволительных действиях и возмутительном поведении новоназначенного капитана Кудейкина, порочащих честь мундира, бросающих тень на нашу политику и послуживших поводом к бунту в каземате, выразившемуся в исполнении крамольных песен, в иных изъявлениях протеста..."

Не было забыто и неслыханное оскорбление капитаном, нанесенное начальнику тюрьмы, который дал волю рукам, дернул начальника за усы и сорвал с него погоны.

"Г-н Кудейкин,- писал полковник,- не желает уразуметь, как с кем надо обращаться, неизвестно, на чье покровительство он рассчитывает, откуда и от кого получил или получает неразумные инструкции, никак не принимая в расчет местные обычаи и нравы, порядки, бытующие у иноверцев. Быстроходов не понимает, какими последствиями здесь чревато оскорбление женщины, тем более, если она пользуется популярностью, а Вашему превосходительству должно быть известно, что мятежники во главе с Гачагом Наби, обосновавшись в горах, ждут случая, чтобы учинить новый набег на правительственные части. Они требуют безоговорочного освобождения Хаджар, угрожая в противном случае кровопролитием и возмездием. Пока что они, очевидно, тешатся надеждой, что власти не станут долго держать узницу в заточении по соображениям, что муж ее, Гачаг Наби находится на воле..."

Белобородое уже исписал несколько страниц своим аккуратным убористым почерком, подробно перечислив все инциденты в округе, не утаивая случаев самосуда над местными богатеями.

Он испытывал противоречивые чувства, излагая все эти события, сам не веря в реальную необходимость своего донесения. Он изливал накипевшее на сердце, не ограничиваясь изложением фактов. Что-то в глубине души его дрогнуло, всколыхнулось, и он еще боялся признаться себе, что именно.

Письмо получилось непомерно длинным - как его воспримет генерал-губернатор? С раздражением, досадой, а то чего доброго, еще и решит уволить неугодного уездного начальника?

Во всяком случае, Белобородое знал, что его сомнения не могут прийтись по душе очень многим. Но теперь это уже не имело значения. Отныне полковник не желал кривить душой, давать ложные сведения и приукрашивать действительное положение вещей. Гусиное церо нервно скользило по бумаге, он писал решительно, все как есть. Будь что будет, думал он. Сказать правду - его долг. Пусть думают и говорят, что хотят. Мне. все равно. До каких пор это терпеть? До каких пор давить и душить этих иноверцев, глумиться, не разбирая правых и виноватых?

И при всем том, полковник понимал, что в глазах гачагов он был здесь первым царским сатрапом, злейшим врагом. Ибо судьбе было угодно, чтобы кровавая борьба с зангезурскими гачагами происходила именно в бытность его, Белобородова, уездным начальником. Гачаги, конечно же, видели петербургского полковника и на позициях, у брустверов в окопах, командующего боевыми действиями. И выпади удобный момент, никто бы - ни сам Наби, ни Хаджар, ни один из гачагов и их сторонников не преминул бы угостить бородача-полковника пулей... И никому бы из них не пришло на ум, какие сомнения снедают их врага...

Очевидно, гачаги-узники, дай им волю, отплатили бы ему даже более жестоко, нежели самому обидчику Хаджар. Но как бы то ни было, решение было принято, и гусиное полковничье перо скользило по бумаге.

Белобородое покорнейше просил генерал-губернатора снестись с главноуправляющим канцелярии на Кавказе и, по получении разрешения последнего, соблаговолить лично приехать в Гёрус, дабы непосредственно ознакомиться с положением дел и воочию убедиться в истинности вышеизложенного... И пусть его сиятельство рассудит сам, что резоннее - держать Хаджар в заключении, в каземате, усугубляя недовольство местного населения или же освободить именем его императорского величества! Если же предпочтительным окажется первое, то пусть его высокопревосходительство сам определит меру военного подкрепления, которым можно было бы обеспечить надежность дальнейшего содержания опасной узницы в каземате. Пусть господин генерал-губернатор распорядится и относительно пределов полномочий г-на Быстроходова, возможно, даже и назначит его самого начальником каземата. Пусть генерал-губернатор возьмет на себя ответственность решить - оставить ли Хаджар отбывать срок заключения здесь, препроводить ли в более укрепленный каземат, послать ли этапом в Сибирь, дабы лишить ее всяких надежд на помощь и вызволение со стороны Гачага Наби, хотя и трудно рассчитывать на безропотное поведение узников после такого шага... Ум хорошо, а два лучше, тем более, если это генерал-губернаторский ум. Белобородое четко уяснил для себя дальнейший образ действий по получении конкретной инструкции свыше.

Он перечитал написанное, кое-где усмотрел неловкие и лишние фразы и взял на себя терпеливый труд переписать послание набело. Потом скрепил страницы, вложил в пакет, запечатал сургучом.

"Надо, чтобы пакет вручили лично его превосходительству",- с этой мыслью он отпер дверь и вызвал к себе делопроизводителя, сидевшего в приемной.

- Батькин! Это надо срочно отправить в Елизаветполь! Нарочным!