На отшибе, ближе к берегу, горбились холмы, заросшие колючками, окруженные кустами красноватого жилистого тамариска. Вверх по течению песчаные плеши редели, там и сям виднелись огнища.
Вниз по течению - пески, тамариск, безлюдье.
Сыщики плелись за Сандро, уже и не очень заботясь о скрытности, то шастая от куста к кусту, то плюхаясь в песок.
Но сколько бы шпионов ни следовало за ним по пятам, дюжина, тридцать, сотня, Дато теперь было нипочем, он уже выбрал свой жребий.
"Орлица Кавказа", в его представлениях, превращалась в удивительную легенду, в манящий мираж, в символ бессмертия. Все уйдет бесследно, все канут в Лету - и длиннохвостые помпадурши, и бекские жены, а крестьянская дочь Хаджар останется жить дастаном в памяти народной, песнями, славящими ее. И эта слава вечно сохранит имя героини!
У Наби-голубым-голубые глаза,
Наш Наби для врага-супостата гроза,
Кров Наби подпирает собой небеса,
Пусть же славят тебя, ай Гачаг Наби,
Чья Хаджар посмелей, чем смельчак Наби!
Над вершинами гор нависает туман,
Опасается враг и мучитель: аман!
И сродни Кёроглу - наш Наби-гахраман!28
Пусть же славят тебя, ай Гачаг Наби,
Чья Хаджар посмелей, чем смельчак Наби!
Хмурит брови Наби - лиходею грозит,
В сердце злого врага беспощадно разит,
Бекам, ханам пощады просить - не просить...
Пусть же славят тебя, ай Гачаг Наби,
Чья Хаджар посмелей, чем смельчак Наби!
Полуденное солнце стоит в вышине,
И Хаджар понеслась на своем скакуне,
И молва разнеслась по родной стороне.
Пусть же славят тебя, ай Гачаг Наби,
Чья подруга смелей, чем смельчак Наби!
Глава шестидесятая
Когда дверь закрылась за сконфуженным статс-секретарем, государь взял со стола портрет "Орлицы Кавказа", долго сверлил его глазами и вновь бросил на прочитанный рапорт главноуправляющего. Увидеть бы эту "татарку" воочию... Поглядеть на эту узницу-недотрогу... Никак, видишь ли, там, в каземате, не могут к ней подъехать, подступиться...
И не чета она ветреным строптивицам, которых можно приблизить ко двору, осыпать милостями и умаслить... Не чета она светским жеманницам, которым можно вскружить голову комплиментами и бриллиантовыми перстнями, растопить их сердце лобзанием ручки.
Царь вспоминал... В народе считали, что так вспоминает он о своих приключениях:
- Вы говорите от чистого сердца, государь?
- Да, совершенно чистосердечно, мадам. Вы - ангел, сошедший с небес!
- С небес?
- Да, да, ангел небесный...
- Вы преувеличиваете, ваше императорское величество.
- Я не кривлю душой, мадам.
- Покорнейше благодарю.
- И я благодарю вас, - царь огляделся, нет ли поблизости нежелательных ушей.-Но, право... ценит ли ваш супруг свое божественное сокровище...
- Увы... Он меня не замечает.
- Почему же?
- Все по сторонам смотрит...
- Вы - звезда нашего бала-маскарада...
- Внушите это моему благоверному...
- Вы, стало быть, недовольны им?
- Да...
- Я готов преданно служить вам. Я готов доказать свою верность...
- А вдруг...- лукаво усмехнулась покорительница императорского сердца,мой муж вызовет вас на дуэль!
- Я приму вызов...- хмелея от восторга, пылко прошептал царь и, взяв нежную руку, хотел было приложиться устами, как тут промелькнула тень: это был шеф третьего отделения. Государь отпустил руку, пряча конфуз и досаду и стараясь сохранить подобающее достоинство.
- Ради вас я готов стреляться с кем угодно.
- О нет, государь!.. Я бы не хотела, чтобы вы рисковали своей бесценной жизнью... столь необходимой вашей империи... К тому же... дуэли нынче вышли из моды...
- Я не очень больно стиснул вашу ручку?
- Чуть-чуть... пустяки...
- Увы, я хотел поцеловать вас...
- Что же вам помешало?"
Ну, и так далее...
После такого общения в кулуарах дворца они, как ни в чем не бывало, устремлялись в зал, в ослепительное сияние бала-маскарада.
Теперь, спустя год, глядя на злополучный рапорт с Кавказа, государь испытал щемящую боль при воспоминании о давнем флирте, который, увы, был прерван: вскоре господина N отозвали вместе с обворожительной супругой, увезшей на точеном пальчике бриллиантовую память о высочайшей благосклонности...
Да, принесла тогда нелегкая этого генерала охранки!..
Глава шестьдесят первая
Государь вернулся к мыслям о портрете "Орлицы Кавказа". Она оставалась для царя загадкой.
Кто же эта женщина, способная постоять за себя, даже в столь безнадежном, обреченном положении, среди мундиров и штыков?..
Да уж, эта непокорная "дикая кошка" не чета покладистой светской ветренице... С ней... должно быть, шутки плохи. Государь не знал об участи Кичик-хана, жившего по ту сторону Аракса, который поплатился головой за посягательство на честь воинственной "татарки"... Будь она покладистей - могла бы давно уговорить Наби прийти с повинной или даже подыскать себе более подходящую "партию".
Но тогда Хаджар не была бы Хаджар.
"Как же быть с этой разбойницей? - размышлял государь.- Как сломить ее волю?"
Затоптать ее в грязь, опозорить на весь мир? Взять ее силой? Это ли не худшая кара для нее и всех ее сородичей? Уничтожить ее - если не физически, то нравственно! Тогда неповадно будет ей петь дифирамбы! То-то будет пощечина!