Орлица Кавказа

Он стал вспоминать какой-то пустяковый случай из петербургской жизни, увлекся своими воспоминаниями, рассказал чуть не всю историю своей судьбы, умолчав лишь о неудавшемся покушении на государя, и под конец заявил, что приехали они сюда не как праздные путешественники, у них одна цель присоединиться к Гачагу Наби. Сказав это, он грустно улыбнулся и произнес:

— Теперь и вы все знаете!

— Я знал это еще третьего дня, — ответил Рустам Али.

— Вот как! И что же?

— Я подумал, что если жизнь становится бременем, то ее лучше принести на алтарь свободы. Это единственно правильное решение.

— Вы не совсем меня правильно поняли. Жизнь для нас вовсе не бремя. Бремя — такая жизнь, какой я жил до сих пор, какой живу, какой буду жить, если не подышу воздухом борьбы.

— Такое желание трудно осуждать. Но и приветствовать я бы не стал, задумчиво проговорил секретарь губернатора. — Во всяком случае, я не вижу смысла в этой борьбе. Время больших революций не пришло. Каждый новый Пугачев или Гачаг Наби обречен на гибель. Империя — сила грозная.

— Вот потому, что она грозная и хочется с ней сразиться! — Андрей встал и прошелся по комнате. — Вы можете это называть как угодно — изменой Родине, преступлением против бога и царя, но у меня другие определения измены и преступности. Преступление видеть, как корчится в муках народ, и ничего не делать ради его защиты…

— Вы совершенно зря меня уговариваете. Или вы себя так уговариваете? Дело не в том, — сказал Рустам Али, тоже поднимаясь. — Дай бог вам удачи и теперешнего благородства во всем. Только имейте в виду: один человек совершенно точно знает о ваших намерениях, это тот самый сыщик, которого кличут здесь «оком его величества».

— У него нет никаких доказательств, — воскликнула встревоженная Людмила.

— Погодите, ему не нужно никаких доказательств, он не собирается причинить вам пока вреда. Напротив, он сделает все, чтобы вы нашли путь к Гачагу Наби. Потом он пойдет следом, и вы, сами того не зная, вместо помощи, причините этому герою вред.

— Спасибо, — сказал серьезно Андрей. — Я догадывался об этом, но теперь все для меня стало ясным.

— Прощайте, — произнес секретарь губернатора, пожал руку барону, кивнул Людмиле и вышел.

У калитки он едва не столкнулся с пропыленным драгунским офицером, который, спешившись, сразу направился в дом. Спросив, где живут русские, он решительно вошел, сухо представился и подал Андрею письмо.

— От кого?

— От полковника Зубова, — бесстрастно отвечал офицер. — Я должен был доставить вам его еще на той неделе, но меня задержали спешные дела.

— Боже, какая радость! — вспыхнула Людмила. — А где сейчас сам полковник?

— Полковника нет в живых, — отчеканил офицер, словно рапортовал об исходе боя командиру. — В Тифлисе устроили какую-то облаву, повели на расстрел трех безвинных людей. Полковник, а с ним два гусарских офицера заступились за них. Отбили, но сами уйти не сумели. Отстреливались из подвала. Зубов держался дольше всех.

Письмо выскользнуло из рук Людмилы, упало на колени. Андрей бросился к женщине. Офицер вышел, щелкнув каблуками.

Глава двадцать девятая

— Нам надо серьезно объясниться, — сказала губернаторша, решительно войдя в комнату мужа.

Генерал уже жалел о своей резкости с женой, но не хотел подавать вида.

— О чем объясниться? — но глаза его выражали детскую мольбу.

Если бы она сама знала это! В самом деле, не скажет же она ему, что минутная слабость жжет и мучает ее, и не сама по себе, а своими неожиданными последствиями. Врач на другой же день сбросил личину покорного слуги и преданного друга, стал вести себя покровительственно, а иногда и хамски, даже при челяди стараясь выглядеть так, будто Клавдия — жена его да еще бесприданница. И теперь она не была уверена, что он еще где-нибудь не рассказывает о своей связи с губернаторшей; она выходила из себя, но воротить сделанного не могла. Единственное, что у нее получилось, — это надавать пощечин врачу при секретаре губернатора.

— Плебей! Плебей! Плебей! — говорила она сердито, хлеща врача по щекам. Плебей!

— Вы об этом еще пожалеете, ваше превосходительство, — сказал тот, впрочем, не очень уверенно, и вышел вон.

— Браво, ваше превосходительство, — улыбнулся Рустам Али. — В жизни не видел ничего подобного! Это было прекрасно!

— Замолчите, ради бога! Замолчите же! — воскликнула она, и секретарь почувствовал в ее голосе слезы.

Об этом она не могла рассказать генералу, так же, как и не могла передать состояние беспомощности, которое в последние дни испытывала: губернатор только немного пришел в себя, и неосторожным словом можно было вновь уложить его в постель, а она надеялась, что он все же окончательно оправится.

— Я хочу объясниться, генерал, — продолжала она, садясь поодаль в кресло. Давеча вы сказали, что я вмешиваюсь в ваши дела и даже сравнили меня с человеком из охранки. Я хотела бы знать, действительно ли вы так думаете?

— Клавдия!