Оруэлл: Новая жизнь

Биографы склонны подчеркивать благонамеренную, если не прямо святую, сторону характера Оруэлла; настолько, что можно испытать шок, узнав, что были люди, которым он не нравился, которые считали его коварным, чипированным или самовлюбленным и остерегались мифов, которые, по их мнению, он создавал для себя. Некоторые из этих недоброжелателей были подхвачены в детстве - например, его будущий шурин Хамфри Дейкин с его воспоминаниями о "маленьком вонючем Эрике" - и пронесли свою неприязнь к нему через всю взрослую жизнь. Еще несколько человек пришли из столовых Би-би-си, офисов издательств или колонок газетной корреспонденции - в общем, отовсюду, где личный резонанс Оруэлла или его случайная привычка держать свои карты близко к груди могли быть поставлены под сомнение. Некоторые из последовавших за этим разногласий были совершенно простыми - дело в том, что одна весьма своеобразная личность просто не понимала, как другой представитель породы относится к своей работе. Другие кажутся бесконечно загадочными, осложненными поведенческими особенностями, которые уже невозможно расшифровать, мотивами, которые, спустя семь или восемь десятилетий, просто невозможно угадать.

Возьмем, к примеру, полупубличную размолвку с Норманом Коллинзом, заместителем управляющего директора Victor Gollancz Ltd, "этим маленьким сквиртом Коллинзом", как апострофировал его Оруэлл в письме своему другу Джеку Коммону, и, как последующий глава Имперской службы Би-би-си, заноза в плоти Оруэлла на протяжении всех его вещательных дней. Лаконичные меморандумы, которые распространялись по коридорам Дома вещания в начале 1940-х годов, тщательно придерживаются протоколов корпорации ("Блэр работает слишком независимо от существующей организации" и т.д.), но вы чувствуете, что за ними скрывается нечто гораздо более интимное, столкновение личностей, укоренившееся в столкновениях на Генриетта-стрит за несколько лет до этого, и мысль о том, что Коллинз возвращается к битве, первые залпы которой относятся к его карьере в издательском деле. Сражение, более того, в котором он сейчас обладает огромным превосходством.

Чем же Оруэлл обидел Коллинза? Как писатель не смог удовлетворить издателя, у которого был жесткий график? По сути, он дал заверения, которые оказались неправдой. Стандартное объяснение воплей протеста, которые посылались агенту и издателю по мере того, как "Keep the Aspidistra Flying" выходила из печати зимой 1936 года, заключается в том, что автор, находясь на полпути своего путешествия по промышленному северу и глубоко расстроенный социальными условиями, встреченными на пути, был раздражен тем, что ему пришлось вернуться к вопросам, которые он считал решенными до своего отъезда. Коллинз, напротив, просто выполнял свою работу. Оруэлл настаивал на том, что ни одна из шуточных реклам в романе не имеет никакого отношения к содержанию реальных объявлений, что было в лучшем случае небрежностью, а в худшем - намеренным введением в заблуждение; следствием этого вполне мог стать иск о клевете. Что должен был делать Коллинз? Письма, которые он написал в ответ на жалобы Оруэлла, носят весьма примирительный характер, он стремился сгладить неровности и сделать лучшее из плохой работы. Именно Оруэлл продолжал враждовать, обозначил Коллинза как одну из своих козлов отпущения и решил не оставлять это дело без внимания. Единственное небольшое смягчение заключается в положительной рецензии Оруэлла на бестселлер его противника - роман "Лондон принадлежит мне" (1945). Менее скрупулезный критик мог бы отнестись к нему так же, как к "Тротуару ангела" Пристли почти за полтора десятилетия до этого.

Воинственная черта в отношении Оруэлла к людям, которых он недолюбливал, чьи принципы подозревал или считал, что они хотят помешать его продвижению по жизни, наиболее очевидна в дни его "Трибуны". Было несколько горячих ссор с поэтом Николасом Муром, который жаловался на его "наглый налет всезнайства и болтовни, который, в сочетании с его превосходным стилем и демонстрацией интеллекта, способен убедить бесчисленных читателей в том, что то, что он говорит, - правда". Можно понять, почему Оруэлл мог быть расстроен: ни один писатель не любит, когда его честность ставят под сомнение; хуже того, есть намек на то, что он просто обманывает читателей, отдавая предпочтение форме, а не содержанию. По крайней мере, эти разногласия носят литературный, а не личный характер - Мур восхищается некоторыми аспектами творчества Оруэлла и недолюбливает другие: что может быть справедливее этого? Но что нам делать с отношениями Оруэлла с его коллегой по Би-би-си Джоном Моррисом? Как вспоминает Моррис в своих несколько озадаченных воспоминаниях об их совместной жизни, Оруэлл, похоже, из кожи вон лез, чтобы обидеть, кричал, приказывая замолчать, когда молодой человек подходил к телефону - его извинения всегда принимали форму кротко предложенной сигареты - затаскивал его в пабы и издевался над ним за его буржуазное жеманство.