Оруэлл: Новая жизнь

Вы подозреваете, что он также видел в Криппсе фантомное отражение самого себя. С точки зрения лейбористской партии, новый министр кабинета был высокоумным маньяком, аутсайдером из высшего класса - его отец был пэром-лейбористом - который стоял в стороне от всех крупных политических переоценок 1930-х годов, и, кроме того, левым патриотом, который вернулся из поездки в Советский Союз в состоянии глубокого разочарования. Публичное признание качеств Криппса было дано в одном из еженедельных "Обзоров новостей" за март 1942 года, где отмечалось, что "выдающейся чертой сэра Стаффорда Криппса... всегда было его абсолютное нежелание поступиться своими политическими принципами". Кроме того, он был активно вовлечен в будущее Индии: провал миссии Криппса, чьи предложения по самоуправлению были отвергнуты националистическими лидерами, оставил Оруэлла в глубокой депрессии. Все это придало Криппсу почти мессианский статус среди некоммунистических левых весной и в начале лета 1942 года, когда его личные качества казались еще более желанными на фоне разговоров о немецком вторжении (оно было предсказано на май) и японского нападения на Бирму.

Желая увидеть своего героя в действии, Оруэлл в конце апреля отправился в Вестминстер, чтобы послушать дебаты по Индии. Зал Палаты лордов, где сейчас заседала разбомбленная Палата общин, имел обветшалый вид, а члены парламента показались ему "просто призраками, тараторящими в каком-то углу, пока реальные события происходят в другом месте", но речь Криппса произвела на него впечатление. Через две недели он был рад встретить великого человека в приемной Палаты лордов: "более доступный и непринужденный, чем я ожидал, и вполне готовый отвечать на вопросы". Письмо в Partisan Review, написанное 8 мая, но не опубликованное до лета, отражает этот ранний энтузиазм: "Основной факт заключается в том, что люди сейчас так же сыты и готовы к радикальной политике, как и во время Дюнкерка, с той разницей, что теперь у них есть, или они склонны думать, что у них есть, потенциальный лидер в лице Стаффорда Криппса". К началу июня, когда Криппс выразил желание встретиться с некоторыми "литературными людьми", Оруэлл позаботился о том, чтобы оказаться среди довольно пестрой компании писателей (среди них были Эмпсон, Джек Коммон и Гай Берджесс), которые собрались в толпе. Но последовавший за этим "длинный вечер" удался лишь отчасти. Он нашел Криппса человечным и "готовым слушать", хотя тот и сделал, по крайней мере, для Оруэлла, несколько "ужасающие" замечания и, похоже, не понял его убеждения, что будет катастрофой, если война не закончится без серьезных социальных потрясений: Криппс, по мнению Оруэлла, был, по сути, технократом, которого не беспокоил бы идеологический уклон любого послевоенного режима, если бы он обеспечивал прогресс.

Учитывая то, что мы знаем о темпераменте Оруэлла, в этой встрече есть что-то до боли предсказуемое. Вы чувствуете, что ни один левый политик - и уж тем более тот, кто знал о своей ответственности перед изменчивым электоратом, - никогда не мог соответствовать тем ожиданиям, которые возлагал на него Оруэлл. Одного желания слушать было недостаточно. Оруэлл не верил, что Криппс был коррумпирован; он просто попал в сети министерской политики, был порабощен протоколом и тем, что Оруэлл в своем дневнике называет "официальным мышлением". Он поддерживал контакт с Криппсом и был достаточно близок к нему, чтобы секретарь Криппса Дэвид Оуэн показал ему проект заявления государственного секретаря по делам Индии о послевоенной политике в отношении Бирмы, но ущерб был нанесен. Если политика Оруэлла в конце 1940-х годов все больше становилась вопросом причин и призывов к символическим жестам намерений, то его отход от практической, директивной стороны деятельности правительства вполне мог начаться здесь, в его болезненной реакции на "ужасающие" замечания Криппса. Важно отметить, что официальное заявление, с которым он ознакомился, было столь же огорчительным для старой руки Бирмы: оно предлагало прямое правление и реколонизацию страны британскими комбайнами, которые эксплуатировали ее ресурсы в межвоенный период. Прошу Бога, чтобы ни один документ такого рода не попал в руки врага", - писал Оруэлл.