Оруэлл: Новая жизнь

Тем не менее, в них таилось слабое ощущение, что это не были отношения равных. Ванситтарт, который восхищался Оруэллом и был благодарен за его покровительство, вспоминал, что "ему нравилось ставить людей на место" и что "я всегда видел его в форме". А его периодические попытки "наладить контакт" с писателями, существовавшими за пределами привычных орбит литературного Лондона, иногда приводили к печальным последствиям. Одним из его протеже в это время был писатель Сид Чаплин, угольщик, который впоследствии работал в Национальном угольном совете и в романе "День сардины" (1961) создал один из величайших рассказов о жизни рабочего класса на северо-востоке Англии. Во время одной из их бесед Оруэлл сделал случайное приглашение "заглянуть к нему", если он когда-нибудь окажется поблизости. Во время визита в Лондон в начале 1944 года Чаплин решил поверить ему на слово. Приехав на Мортимер Кресент, он обнаружил, что там проходит какая-то вечеринка; за дверью виднелись силуэты гостей. Звуки благородной беседы и звон бокалов были слишком сильны для тайнсайдского питмена; мужество Чаплина подвело его, и он тут же повернул назад.

 

Работа Оруэлла на книжных страницах была лишь малой частью его вклада в "Трибуну". Гораздо важнее, с точки зрения его литературного наследия, было "Как хочу" - от восьмисот до тысячи слов, обычно разбитых на три-четыре развернутых абзаца, опирающихся на чрезвычайно разнообразную тематику и представляющих собой идеальное средство для реализации широкого круга интересов и навязчивых идей Оруэлла. С самого раннего этапа его работы начинает проявляться характерный тон. Колонка, опубликованная в последнюю неделю декабря 1943 года, начинается с обсуждения "военной вины", отмечает "удивление, с которым многие люди, кажется, обнаруживают, что война не является преступлением", и тот факт, что Гитлер, хотя и спровоцировал мировую войну, в которой, вероятно, погибнут двадцать миллионов человек, "не совершил ничего предосудительного", и переходит от защиты древних памятников Британии к критике попытки Джорджа Бернарда Шоу переписать Национальный гимн и брошюре, купленной за девять пенсов у торговца подержанными книгами под названием "Хронологические таблицы, показывающие каждое примечательное событие от сотворения мира до настоящего времени", впервые опубликованной в 1801 году.

Tribune также стала местом для некоторых наиболее влиятельных литературных эссе Оруэлла - например, рассказ о раннем творчестве Теккерея ("Устрицы и коричневый стаут") или его защита Смоллетта, оба из которых имели эффект поднятия своих подопечных из репутационного штиля. В начале 1944 года в журналистике Оруэлла появилась изюминка - он продолжал писать для Connolly and Astor и вскоре занял место еженедельного обозревателя в Manchester Evening News, - которую можно связать только с его вновь обретенным чувством освобождения. Вудкок, заметивший его несчастье на BBC, встретил его снова сразу после его перехода в Tribune, забравшись на верхнюю палубу автобуса, направлявшегося на юг из Хэмпстеда, только для того, чтобы заметить "хохолок волос и знакомый грязный плащ". К удивлению Вудкока, Оруэлл сразу же вернулся к спору о Partisan Review, заявив, что "нет причин позволять подобным спорам на бумаге порождать личную неприязнь". О "Ферме животных" не упоминалось, но смена обстановки уже оказала гальванический эффект на планы Оруэлла относительно его новой книги.

На самом деле, роман, похоже, был начат почти с того момента, как он впервые приехал в Трибьюн. Вы будете рады услышать, что я наконец-то снова пишу книгу", - сказал он Леонарду Муру 6 декабря, добавив, что "вещь, которую я делаю, довольно короткая, так что, если ничто не помешает, она должна быть закончена за 3-4 месяца". Даже на этой ранней стадии его беспокоила тема. "Это сказочная история, но также и политическая аллегория", - предупредил он Мура в начале нового года, - "и я думаю, что у нас могут возникнуть некоторые трудности с поиском издателя". По мере того, как роман обретал форму в кабинете на Мортимер Кресент, его подстрекательский характер становился все более очевидным: "Он настолько не в порядке с политикой, что я заранее не уверен, что кто-нибудь его опубликует", - сказал он российскому академику Глебу Струве шесть недель спустя. О нежелательности критики наших доблестных союзников ему резко напомнили вскоре после письма Струве, когда газета Manchester Evening News отклонила его рецензию на другую работу Ласки, не менее грандиозно названную "Вера, разум и цивилизация", из-за, как подозревал Оруэлл, "антисталинского подтекста". Примечательно, что, в отличие от его ссоры с Кингсли Мартином за шесть лет до этого, он решил не поднимать шума; подразумевается, что Сталин был более или менее запрещен в британской прессе.