Оруэлл

Ежедневно Блэр некоторое время проводил за письменным столом, но в основном работал лежа или сидя в постели, что было очень тяжело. Первым вариантом книги он остался недоволен. Учитывая вероятность новых приступов болезни и даже внезапную смерть, он оставил относительно рукописи довольно суровое распоряжение: «Получилась ужасная мешанина, но сама идея настолько хороша, что я, вероятно, не смогу от нее отказаться. Я проинструктировал Ричарда Риза, исполнителя моего литературного завещания, если со мною что-то случится, уничтожить рукопись, никому ее не показывая»^{683}.

Знакомство с вариантами книги, сохранившимися в архивном фонде Оруэлла, свидетельствует, насколько трудоемкая и кропотливая работа была проделана автором, самочувствие которого оставалось крайне нестабильным. Он правил от руки неудачные, по его мнению, выражения, выбрасывал большие куски, заменял их новыми, частью написанными и перепечатанными на машинке, частью сразу напечатанными и прикрепленными к тексту скрепками. В основном правка носила стилистический, а не структурный или тематический характер, но встречались и новые повороты сюжета, и более яркие образы. Писатель превращал свое произведение в великолепный пример современной английской прозы, новаторской, но не рождавшей «новояз», на котором говорили его герои.

В первой половине ноября 1948 года писатель решил, что роман завершен. Однако рукопись была в таком состоянии, что ее необходимо было полностью перепечатать. Посылать текст в Лондон было бессмысленно — ни один человек без помощи самого автора не смог бы разобраться в тех исправлениях, вставках, дополнениях к вставкам, зачеркиваниях и восстановлениях текста, а также переносах слов и целых фрагментов, которые встречались чуть ли не на каждой странице. К тому же почерк у него был отвратительный. Сначала Блэр наивно рассчитывал найти машинистку на острове или организовать ее приезд, но после безуспешных поисков помощницы сам засел за нелегкий труд перебеливания текста. 15 ноября он сообщал писателю Энтони Пауэллу: «Я занят ужасной работой — печатанием моей книги»^{684}. Тем не менее дневное задание, которое он себе давал, — печатать четыре тысячи слов (15–20 страниц) — выполнялось, обычно с небольшим превышением, хотя усталость возникала быстро. Напечатав несколько страниц, Эрик вынужден был подниматься из-за стола и перебираться с машинкой на диван — работая полулежа, он меньше уставал. «Всё идет хорошо, кроме меня», — писал он Т. Файвелу в середине декабря 1948 года^{685}.

К концу года возобновились приступы кашля, иногда с кровью; временами повышалась температура. Требовалось новое пребывание в стационаре. Было ясно, что на этот раз оно будет неопределенно долгим. Необходимо было найти хороший туберкулезный санаторий, который, как надеялись близкие, продлит дни больного и даст ему возможность возобновить активный образ жизни и творческую работу. Такой санаторий нашла Гвен О’Шонесси в Юго-Западной Англии в местечке Крэнхем, в графстве Глостершир, недалеко от города Страуд. Эрик отправился туда вскоре после Нового года.

Эрик был настолько слаб, что ехать в одиночку не мог. По просьбе Эврил, оставшейся с маленьким Ричардом, его сопровождал Ричард Риз — он время от времени посещал Джуру и приехал на этот раз, чтобы вместе с Блэрами встретить Новый год. Риз вспоминал, что физически его друг был совсем истощен, однако его творческая активность оставалась исключительно высокой. Он понимал, что происходит, но отгонял от себя дурные мысли и делился планами создания новых художественных произведений и критических очерков: о крупнейшем предшественнике модернизма в мировой литературе Джозефе Конраде, о Джордже Гиссинге, чьи яркие натуралистические романы о городской бедноте, бродягах и проститутках были ему близки не только тематикой, но и манерой повествования^{686}.

Блэр поступил в санаторий 6 января. На следующий день было начато интенсивное лечение. Испробованный на этот раз бактериостатический препарат ПАСК только ухудшил состояние. Тогда было возобновлено лечение стрептомицином, но и он не подействовал. Врачи прилагали усилия, чтобы хотя бы привести больного в состояние, когда не будет угрозы жизни. Отчасти этого удалось добиться путем применения старых средств лечения туберкулеза, известных до появления стрептомицина и ПАСК.

Несмотря на послевоенные трудности, условия жизни в санатории были сравнительно комфортными. Блэра поселили в небольшом домике, рассчитанном на пребывание одного пациента, на французский манер называемом шале. В нем была холодная и горячая вода, возле кровати стоял небольшой стол, за которым Эрик питался — еду ему приносили. Через стеклянную дверь можно было выйти в санаторный парк. Тишину нарушало только пение птиц. Пациенты, желавшие слушать радио, должны были пользоваться наушниками^{687}.