Оса

С полчаса он слонялся по центральным улицам города, пока не высмотрел подходящий динокар. Никто не закричал ему вослед и не погнался за украденной машиной — Моури, по-хозяйски отчалив от тротуара, покатил в направлении Редайна. У знака «33 дены» он остановился и, дождавшись, когда дорога опустела, зарыл под указателем записку. Потом вернулся в город и поставил машину на прежнее место; поездка заняла чуть больше часа, возможно, владелец и не хватился пропажи.

На почтамте, куда затем отправился Моури, было не протолкнуться. Он достал из чемодана дюжину увесистых пакетов, надписал адреса и отправил по назначению. Двенадцать бандеролей, двенадцать зловеще протикивающих консервных банок с часовым механизмом, двенадцать лаконичных, но содержательных посланий.

В этой банке — СМЕРТЬ!

Одна такая бомба может унести сто тысяч жизней!

Кончайте с войной, или мы кончим с вами.

Дирак Ангестун Гесепт.

Пока одни лишь слова, ничего более, но зато именно те слова, которые огреют боссов Кайтемпи почище иной дубины и зададут работенку не только их мозгам. К каждой военной шишке, как пить дать, приставят по телохранителю — а сколько на Джеймеке больших шишек! — на каждую шишку да по одному шишкарю, получится целый полк телохранителей. Уйму народу бросят в почтовые отделения потрошить посылки, и это еще не все! Огромная армия дозиметристов рассыплется по всем крупным городам планеты в поисках возможного ядерного очага, а на случай взрыва, который то ли будет, то ли нет, придется держать в постоянной боевой готовности бесчисленную гвардию гражданской обороны. Первого встречного с неуставным выражением лица станут хватать прямо на улице, не интересуясь даже документами. После Салланы, Ридарты, Уравы власти не посмеют проигнорировать эти двенадцать бандеролей, не отнесутся к даговским угрозам, как к безумному бреду какого-то шизофреника.

Моури шел по улице, еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, Он представил, как вдруг вытянется, развернув пакет, какая-нибудь гнусная харя, как заметается, не зная, что делать, как кинется в сортир, бросит банку в унитаз и спустит воду, а потом станет орать в телефон, требуя минеров или что-то в этом духе.

Моури увлекся занимательной картиной и не сразу осознал, что над Пертейном стоит протяжный вой. Он остановился, поглазел по сторонам, кинул взгляд в небо, но не увидел ничего особенного: народу вроде поменьше, чем всегда, некоторые, как и он, тоже недоуменно озираются — с чего бы это гудеть сирене?

Неожиданно кто-то толкнул его в спину. Моури обернулся — полицейский.

— Спускайся вниз, лупоглазый, — проорал он прямо в ухо.

— Вниз?! — изумился Моури. — Куда это вниз? Да и с какой стати?

— В убежище! — взбеленился констебль. — Оглох? Воздушная тревога! — рявкнул он и, не дожидаясь ответа, понесся дальше, крича во всю глотку: — Вниз! Все спускайтесь вниз!

Наконец Моури обратил внимание, как сирианцы один за другим исчезают в дверях подвала какого-то магазина, и, не желая шутить с судьбой, последовал за всеми. Спустившись вниз, он поразился, до какой степени забито народом огромное помещение, люди, без всяких понуканий, едва заслышав тревогу, бежали в убежище; по меньшей мере, несколько сот человек уже томилось здесь, пережидая воздушное нападение, кто — стоя, кто — на лавках, кто — прямо на полу. Моури отыскал местечко у стены и присел на чемодан.

— Каково, а? Воздушная тревога! — пробурчал сидящий рядом старичок со слезящимися глазами.

— Тревога и тревога, — отозвался Моури. — Ничего не попишешь.

— Да-да, но ведь весь спакумский флот разбит! — взвизгнул старикашка, притягивая к себе взоры. — Радио, телевидение, — не унимался он, — только и талдычат: «Спакумская флотилия развеяна по вселенной!» Скажите пожалуйста! Откуда тогда тревога, я вас спрашиваю? Что за чудеса такие?! С кем мы еще воюем?

— Скорее всего — учения, — попытался успокоить его Моури.

— Учения! — Старикашка захлебнулся от злобы. — Или мы не ученые! Весь флот спакумский разбили, а все туда же — учиться! Нет уж, простите, мы победили и мы же прячемся в нору!

— Отцепись-ка, дедушка, — устало произнес Моури, притомившись от гнусавого зудения старика. — Я не включал сирену.

— Разницы нет — кто, какой-нибудь паскудыш, вонючий соко, — распылялся старик. — Нам просто морочат голову, хотят, чтобы мы поверили в этот бред! Я знаю, война не кончена. Неслыханная победа у Центавры. А тут тебе — воздушная тревога! — Он со свистом сплюнул на пол. — Нас держат за кучу дерь…

— Заткнись, скотина. Чего хай поднял! — проревел некий угрюмый детина, обрезая разошедшегося старика на полуслове.

Но старикашка был далек от того, чтобы заткнуться, не соображая, кто перед ним, он пер напролом.

— И не заткнусь, и не подумаю! Я шел своей дорогой, никого не трогал, вдруг кто-то хватает меня за ворот и запихивает в этот мышиный погреб.

Угрюмый отвернул лацкан пиджака — сверкнула никелированная бляха, которую он сунул под нос старику, — и отчеканил: