Оса

— От бампера до багажника — ни одной червоточины, ни одной царапины. Буквально даром.

— Сколько?

— Девятьсот девяносто гульдов, ни десяткой больше не возьму, даром и только, — блаженно разглядывая платиновый брелок Моури, промолвил сирианец.

— Грабе-е-еж.

Они торговались полчаса и сошлись на восьмистах двадцати гульдах. Моури расплатился и уехал. Машина скрипела, скрежетала, пыхтела, как трактор, и было ясно, что с него содрали, по крайней мере, сотни две лишних. Но Моури был не в обиде.

Примерно через милю он затормозил у пустыря, заваленного металлическим ломом. Убедившись, что поблизости никого нет, он подобрал с земли тяжеленную чугунную болванку и приступил к динокару. Вскоре на машине не осталось живого места: стекла, фары были разбиты вдребезги; бока, капот, крыша покрылись вмятинами и пробоинами; краска облупилась, последняя уцелевшая дверь, мерно поскрипывая, раскачивалась на одной петле. Без дверей, без колес, без окон машина напоминала остов допотопного ящера. Даже с двигателя Моури снял все, что было можно, единственной непострадавшей вещью остался номерной знак, который вскорости очутился на антрацитовом динокаре Саграматолу. Теперь уж Кайтемпи днем с огнем не отыщет свое пропавшее имущество.

Не опасаясь ни погони, ни облав, Моури без цели до темноты кружил по городу. Когда, наконец, эта бессмысленная езда ему поднадоела, он припарковал машину в подземном гараже и купил вечернюю газету.

Оказывается, «трусливый налетчик», камикадзе, прорвав «неприступный оборонительный заслон», сбросил бомбу на гигантский военный комплекс в Шаграме — национальную гордость планеты. Правда, «бомба всего одна, разрушений никаких, а сам нарушитель спокойствия разнесен в клочья» — Моури понимал, что стоит за этими словами.

Корреспондент выкручивался, как мог, чтобы убедить читателя, будто происшествие яйца выеденного не стоит, мол, какой-то там взбесившийся пес сорвался с цепи, но наши ученые-ветеринары, которые знают, почем фунт изюма, одним выстрелом излечили зарвавшегося пациента. Хотелось бы знать, сколько людей клюнет на эту наживку. От Пертейна до Шаграма более трехсот миль, но тем не менее в городе тряхнуло так, что — мурашки по спине. Это какая же должна быть взрывная воронка? Мили две в диаметре, никак не меньше!

Моури перелистнул страницу и схватился за голову — сорок восемь клятвоотступников из Сирианской Партии Свободы «схвачены на месте преступления и преданы суду». Но ни подробностей, ни имен, ни состава преступления не сообщалось.

Сорок восемь человек, кем бы они ни были на самом деле, обречены. С другой стороны, что стоит состряпать фальшивку! Некий воришка, предположим, залез в чью-нибудь квартиру, пошла молва, что орудует целая банда, человек эдак шесть; слухи докатились до сильных мира сего, те помножили шесть на восемь и представили «банду» как боевиков ДАГ. Мошенник же гуляет себе на свободе и в ус не дует.

В следующей заметке скромно сообщалось, что сирианские военные формирования все-таки оставили планету Гуума с целью «более эффективного использования войск в другом квадрате». Можно было подумать, что Гуума находится где-то в глубоком тылу Империи. За кого они держат читателя! Хотя, справедливости ради, стоит отметить, что процентов девяносто сирианцев вообще не способны шевелить извилинами, от умственного напряжения у них мозги плавятся. Но и десять процентов думающих — тоже немало.

И еще одна статья, несомненно более значимая по воздействию — волнительно-помпезная проповедь, основанная на тезисе, что при тотальной войне тотальная победа может быть достигнута исключительно тотальным единением всех, от мала до велика. Дескать, нет и не может быть места политическому размежеванию, каждый честный сирианец должен твердо встать на позицию правительства, стремящегося довести войну до победного конца. Сомневающиеся и беспринципные, уклонисты и реформисты, пассивные и беспомощные, флегматики и меланхолики — все объявляются предателями, как всякий провокатор, шпион или саботажник. Покончить с ними, как можно скорее, раз и навсегда!

Душераздирающий вопль отчаяния — не в силах самостоятельно расправиться с Дирак Ангестун Гесепт, правительство возопило о помощи, тем самым громогласно признавая, что у «осы» великолепное «жало».

Вероятно, кое-кому пришлись не ко двору бандероли, не понравился столь резкий переход от общего к частному, от слов к делу. Верхушку залихорадило.

С чемоданчиком в руке Моури с опаской пробирался по ночным улицам к своему старому пристанищу в преступных кварталах. Мало ли что, вдруг его там уже поджидают — сколько дней он отсутствовал?! Или не хватало еще столкнуться нос к носу с домовладельцем, который не замедлит поинтересоваться, почему новый квартирант так отличается от прежнего.

Но все было спокойно: за домом никто не наблюдал, хозяина он не встретил, комната оказалась в том же виде, в котором он ее оставил несколько дней назад. Растянувшись во всю длину на жестком диване, Моури, засыпая, подумал, что для его настоящей личины больше бы подошла перина из лебяжьего пуха.