Осада

— Кавказ. Здесь у всех денег полно. Скажем, сейчас Цхинвали: в блокаде, обложили кругом, так что мышь не проскользнет. Электричества нет, газа нет, топлива нет, подвоза продуктов нет, а в какой дом ни войди — столы аж прогибаются от жратвы. На яблоках, наверное, зарабатывают. Летом ведь они не воюют: некогда, в садах работают. Вот как урожай отвезут, грузины в Тбилиси, осетины во Владик, так и начинается охотничий сезон. До следующей весны.

Его прервал голос из темноты:

— Не стреляйте, я подхожу!

Сергуненко крикнул в ответ:

— Идите, я давно слышу вас!

В город возвращались под утро. Сперва развезли по домам женщин. Те не скрывали радости от поездки: парламентер назначил день передачи. С журналистом он отказался разговаривать наотрез.

— Не хочет с тобой встречаться, — сказал Теплову Сергуненко, проводив женщин к парламентеру. — А знаешь, кто посредник? Заместитель прокурора Южной Осетии. А ты говоришь — власти…

Рядом с Тепловым стоял солдат в бронежилете, сопровождавший женщин от КПП. Он так же, как Сергуненко, держал автомат стволом вперед, перекинув ремень через правое плечо, и палец у него лежал на спусковом крючке. Когда возвращались, солдат замыкал строй, причем двигался спиной вперед. Точно так же, лицом назад во главе строя, шел Сергуненко. Оба напряженно вглядывались в темноту.

По дороге в гостиницу Сергуненко велел своему водителю остановиться возле какого-то дома. По-хозяйски загромыхал кулаком в дверь. Вскоре оттуда донеслась фраза на незнакомом Теплову языке, должно быть, по-осетински.

— Свои, открывай! — распорядился Сергуненко.

Дверь приоткрылась было на узкую щелку, но Сергуненко властно распахнул ее настежь. На пороге стоял заспанный мужчина в майке и тренировочных брюках. В руках он держал ружье.

— Витенька! — обрадовался хозяин капитану. — Заходи, дорогой! — и поспешно отодвинулся в сторону, освобождая проход. Но Сергуненко сказал:

— Некогда нам. Водки дай. И зажевать чего-нибудь.

…В гостинице, где капитан занимал двухкомнатный полулюкс, он первым делом разлил бутылку по стаканам, чокнулся с Тепловым и со словами: «Будем живы!» — выпил свой громкими большими глотками. Затем запихнул в рот кусок сыра и только после этого принялся расстегивать бронежилет.

— Слушай, а почему ты сказал: «По ладошке Аллаха»? Ты что, мусульманин? — спросил Теплов.

Сергуненко фыркнул:

— Ага! Правоверный наследник Исмаила. До Цхинвали я в Карабахе был, только и всего.

Первую половину следующего дня Теплов провел в цхинвальском обкоме комсомола. Ему требовалось лишь отметить командировку, но как только он вошел в приемную первого секретаря, ему навстречу поднялась молодая женщина.

— Вы из Ленинграда? — спросила она. — Идемте скорее, я жду вас.

Вскоре они уже сидели в небольшой комнате перед японским телевизором с видеомагнитофоном. Кроме них в комнате было еще несколько человек. Женщина вынула из коробки с видеокассетами одну и вставила в магнитофон.

— Это — эксгумация захоронений местных жителей в сожженных селах, — прокомментировала она появившееся на экране изображение. Теплов увидел, как из раскрытой ямы какие-то люди извлекают большие полиэтиленовые свертки, разворачивают пленку. Камера наехала и показала крупным планом обугленные куски человеческих тел: наполовину сожженную голову, кости с лоскутами кожи и мяса. Кадры менялись, женщина называла места захоронений, даты, число погибших. Посредине сеанса открылась дверь. Женщина приветливо сказала вошедшему:

— Андрюша, проходи скорей!

Тот, кого назвали Андрюшей, был маленький, тщедушный человечек в дешевом, задубевшем от времени коричневом плаще и брюках не по размеру — слишком коротких, так что худые, костлявые щиколотки торчали из грязных ботинок. Когда Андрюша проходил мимо Теплова к свободному стулу, от него пахнуло таким густым перегаром, что Теплов едва не поморщился. Лицо хозяина «дубового» плаща было синюшное, оплывшее от пьянства, небритое, а темно-русые волосы торчали клоками во все стороны. Теплова пронзил острый стыд за собственную нацию. Демонстрация между тем продолжалась. На экране появилось двухэтажное здание с разбитыми окнами и ломаным шифером на крыше.

— Это детский садик, — пояснила комментатор, — его обстрелял из пулемета грузинский вертолет.

Кадр сменился.

— Это — городская школа номер пять. Здесь во дворе мы хороним наших убитых. Кладбище простреливается грузинскими снайперами, там давно уже не хоронят.

Женщина сменила кассету.

— Сейчас вы увидите расследование убийства лейтенанта Веклича. Это наш русский брат, он сопровождал в осажденный Цхинвали два рефрижератора с мясом. Его расстреляли грузины перед самым городом месяц назад.

В кадре появились столы в морге с двумя обнаженными мужскими телами.

— Это — водители рефрижераторов, армяне, отец и сын. Их тоже тогда убили.

Остальная часть кассеты была посвящена похоронам лейтенанта, проводить которого собрался весь город. На траурном митинге выступавшие с трибуны говорили что-то горячо, взмахивали сжатыми кулаками, и толпа отвечала им дружным взмахиванием рук. Что говорили ораторы, Теплов не слышал, звука на пленке не было…