Осада

Послышался топот. Несколько раз выстрелили. И тотчас грохнуло, как из пушки. «Обрез», — подумал Клешков. Он вскочил на ноги. Его тут же насильно усадили на корточки, но главное он уже видел. Степан лежал почти у самого плетня, молодчик в жилете, придерживая у бока обрез, огромными прыжками мчался к калитке, за ним бежал человек в шинели и папахе. Еще раз оглушительно грохнуло, и, перескочив через калитку, ворвался давешний спутник Степана.

— Засада! — орал он, вытаращив глаза.

— Уйми его, — приказал военный Дормидонту. Тот хлопнул ладонью по голове кричавшего, и парень сел на пол.

На улице затопали, раздались выстрелы. Военный, раздвинув ветви дерева, смотрел.

— Дормидонт, веди их на пункт три, — приказал он, — там без меня никому не выходить.

Дьякон, кивком позвав за собой Клешкова, парня в жилетке и Семку, кинулся в сад. Они мчались за ним, отбрасывая с пути ветки, царапаясь о них, перепрыгивая через ржавые осенние кусты. Сады в Сухове были, как леса. Только купол собора сиял потускневшей позолотой справа от них, и Клешков благодаря этому знал общее направление. Они выбрались через поваленную изгородь еще в один сад.

— Сюда! — позвал дьякон. Они бегом добрались до небольшого домика.

— Тут досидим до темноты, — сказал дьякон. — Ты, Матюха, беги к начальству, сообчи: мы на месте, ждем приказу.

Парень в жилетке выскочил за дверь.

— Отдыхайте, — сказал дьякон. — Сейчас жратвы добуду.

Клешков посмотрел на Семку. В неясном свете свечи тот чему-то усмехался.

— Чего это ты? — спросил Клешков.

— Веселая жизнь.

— А у батьки разве не веселая?

— Тут все же у красных под боком. Аж щекотит!

Клешков замолчал. Семка был искатель приключений, его радовала любая заваруха. А у Клешкова погиб друг. «Может, он только ранен или прикинулся? — мечтал Клешков. — Тогда он все расскажет в штабе…» А если убили? Клешков мотнул головой, сел от внезапной боли в сердце. Степан!.. Ну, а если убит, чего прятаться? Надо глядеть в глаза фактам. Значит, надо думать, как сообщить своим. Сообщить все, что он знает, а от этого теперь зависит жизнь всех: Бубнича, Иншакова, Гуляева… Нужен план.

Вернулся дьякон с какой-то крышкой вместо подноса, на ней лежала разная снедь.

— Это ты хорошо придумал, — сказал Семка, потирая руки.

У Гуляева не было точных доказательств того, что Полуэктов замешан в ограблении потребкооперации, но само волнение хозяина, а главное, тот факт, чуть не выпавший у него из памяти, что награбленные продукты прятали в его бывшем складе, — все это заставляло торопиться с выяснением. В сумерках он поднялся, положил книгу, натянул сапоги и хотел было уже спускаться вниз, когда услышал, как задребезжали ступеньки под чьими-то шагами. Он быстро застелил шинелью свое ложе, присел на него. В дверь постучали.

Вошла Нина.

— Владимир Дмитриевич, по-моему, вы очень хороший и добрый человек.

В зыбком свете свечи лицо ее потемнело, и он понял, что это краска стыда.

— С чего бы такие сантименты? — спросил он резче, чем думал.

Нина вскинула голову:

— Вы правы. Самой смешно… Какие сейчас могут быть сантименты?

Он остановился над ней и взглянул сверху вниз ей в лицо. Глаза черно блистали на белом лице, щеки горели.

— Нина Александровна, с вами что-то случилось? Не таитесь!

— Ничего не случилось! — крикнула она. — Вы произвели впечатление воспитанного и гуманного человека, спасли нас во время обыска от голодной смерти. Я поверила вам, а оказалось, все это лишь затем, чтобы шпионить за нами!

— За кем — за вами?

— За мной и дядей!

— Откуда вы это взяли?

— Он сидит там внизу и ежеминутно ждет ареста. Говорит, что вы приписываете ему соучастие в каком-то грабеже!

— Одну минуту! — сказал Гуляев. — Где ваш дядя?

— У себя. Он уже готов, собрал вещи. Можете брать!

— Пойдемте-ка потолкуем, — Гуляев потянул ее за руку и повлек за собой.

Они спустились в комнаты. Посреди освещенного трехсвечником стола хозяин, грузный, с нечесаной бородой, пил чай.

— Так вот, Онуфрий Никитич, вы сочли, что я вас заподозрил? — спросил Гуляев. — А почему все-таки это пришло вам в голову? И потом… Если бы вы даже и бывали в лавке, если даже и ключи у вас от нее на самом деле имеются…

— Нету ключей! Нету! — каким-то утробным ревом вырвалось у купца. Не мучь ты меня, лиходей! Матушка-заступница, царица небесная, спаси и помилуй раба твоего.

И в этот момент Гуляев вспомнил, откуда он знал то молодое хищное лицо на фотографии, взятой в доме Нюрки Власенко.

— Я говорю, что, если вы даже и были в лавке, это еще не доказывает вашу связь с бандитами, — продолжал Гуляев. — Но вот что я вспоминаю: а ведь я видел этого типа у вашего дома, видел, Онуфрий Никитич!

— Какого еще типа? — повернулся к нему на крякнувшем стуле хозяин.

— Фитиля-то я видел, — спокойно сказал Гуляев, — и как раз накануне ограбления. И не далее как в вашем саду.

— Это подлость! — вскочила Нина.

— Не могу! — сполз и рухнул на колени хозяин. — Не могу, вот те крест! Запужал он меня, Нинка! Все расскажу.

— Дядя! — зазвенел натянутый до предела голос Нины. — Встаньте! Рохля!