Осада

— Очень красивый каталог, — как ни в чем не бывало повторил маршал. — Обязательно скажу в Москве кому нужно, чтобы у нас такие делали. Приятно взять в руки… — Маршал говорил не спеша, обращая внимание на свое произношение, а затем посмотрел скульптору прямо в глаза. — Уверен, что это была интересная выставка.

Мастер еще несколько секунд смотрел на маршала с открытым ртом, а затем, видимо, сообразив, что выглядит довольно смешно, закрыл рот. Опустив глаза, он подумал: «Французский надо было дать ему каталог или же швейцарский… Выходит, подвел меня Толстой, у которого я в «Войне и мире» прочел, что русские больше и лучше разговаривают по-французски, чем по-русски… Вот я и остановился на английском каталоге… Правда, до сих пор моя уловка сходила, и я был благодарен графу Толстому…» Скульптор поправил теплый шарф на шее.

Маршал, хитро улыбаясь, спросил:

— Как пройти в вашу мастерскую? Сюда?

Скульптор наконец обрел дар речи и предложил по-венгерски:

— Не сочтите за неучтивость… Я пойду вперед…

«Как глупо… Надеюсь, он понял, что мне нужно было не гражданство, а лишь защита от всяких случайностей…»

Мастерская была огромной и почти вся заставлена скульптурами самых различных размеров. Окна выбиты, на полу валялись осколки стекла, а в рамах были вставлены большие листы пергамента.

Маршал осмотрелся и, улыбнувшись, показал на одну из обнаженных скульптур и по-английски спросил:

— Это вы и называете военным беспорядком?

— У меня не было времени убрать здесь… — Скульптор покраснел и несколько смутился, что его собеседник лучше говорит по-английски, чем, он сам.

— Словом, вот они, ваши владения… — Маршал подошел к небольшой женской фигурке и, внимательно осмотрев ее со всех сторон, заметил:

— Талантливая работа… Я бы назвал ее «Печаль»…

— А она так и называется, — перебил маршала скульптор. — Очень рад, что вы это отгадали…

— А где ваша последняя работа? Мне передали, что вы уже приступили к работе…

— Да вот сначала все это убрать надо…

— Война есть война… Знаете, в семнадцатом году после взятия Зимнего дворца там тоже пришлось проводить уборку… — Маршал слегка улыбнулся, видимо вспомнив что-то.

— Извините, я не предложил вам сесть, — сказал скульптор по-английски. — Я плохой хозяин, да и гостей у меня давно уже не было. Я даже сигаретами вас не смогу угостить.

— А мы попросим капитана позаботиться об этом, — сказал маршал и, что-то шепнув капитану по-русски, уселся в предложенное ему кресло.

Капитан тотчас же вышел.

— Я никогда не думал, что военных может так интересовать искусство и его творцы, — заметил скульптор, садясь на стул напротив маршала.

— Если вы не возражаете, я распоряжусь, чтобы у вашей квартиры выставили охрану, ну, скажем, на время военных действий в городе. Хотелось, чтобы вы могли работать в спокойной обстановке и в то же время чувствовали бы себя в полной безопасности. А еще больше мне бы хотелось, чтобы у вас остались самые добрые воспоминания о Красной Армии.

Скульптор подался туловищем немного вперед и нервным движением смахнул с брюк пушинку.

— У меня и так о вашей армии самые хорошие воспоминания, — быстро проговорил скульптор. — И вообще, должен вам сказать, я не был сторонником германской оккупации и никогда не симпатизировал немцам. Я всегда был сторонником проведения венгерского курса в политике. К сожалению, наше географическое положение, да и другие условия… — художник развел руками. — Бедная наша страна…

— В известной мере да… Я со своей стороны охотно хотел бы видеть венгерских солдат братьями по оружию, нежели противниками, и очень сожалею, что обстоятельства сложились иначе, но это, как вы понимаете, зависело не от нас.

— У нас на шее сидела немецкая солдатеска, — словно жалуясь, произнес скульптор. — Я лично никогда в жизни не занимался политикой. Я гордился тем, что весь ушел и искусство. Представьте себе, меня, скульптора, немецкие жандармы погнали было воевать… Мне с большим трудом удалось увильнуть от армии. Я спрятался на огороде среди капусты, где чуть было не замерз. До сих пор не знаю, как мне удалось спастись. Пришлось расстаться с дорогим для меня перстнем, который я был вынужден отдать одному жандарму, чтобы он посмотрел сквозь пальцы на мое дезертирство…