Читаем «Осада человека». Записки Ольги Фрейденберг как мифополитическая теория сталинизма полностью

Подведем итоги. Записки заключают в себе бытовую хронику дневникового типа, но это далеко не все. В общей концептуальной рамке, созданной и идеей о преднамеренном характере бытовых трудностей (независимо от того, является ли это представление продуктом утомленного мозга), и выводом о параллелизме между государственной и домашней сферой, бытописание становится частью политической философии – частью дневника-теории.

«Склоки на кафедре»

Наряду с домашним бытом, объектом тщательного описания является ситуация в университете и на кафедре, причем Фрейденберг рассматривает служебные трудности и неприятности в политическом ключе: «советская бюрократия», «советское поведение» (XXIII: 31, 8).

В первые послевоенные годы (до Постановления) в поле ее внимания находятся как организация академической жизни, так и разгоревшаяся на кафедре борьба за власть (конкуренция за место заведующего кафедрой, решения об учебной программе, составе курсов и учебниках, защиты диссертаций молодых сотрудников, ставшие плацдармом борьбы их руководителей, и проч.). Фрейденберг тщательно описывает научные сессии, заседания, юбилеи – ритуалы академической жизни46. В еще большей степени ее занимают «склоки на кафедре», «академические склоки», «интриги» (XXIV: 46, 5 и 9). Она описывает работу социальных институций – ритуалы, процедуры, конфликты – с наблюдательностью антрополога, тщательностью хроникера (десятки страниц посвящены собраниям и заседаниям, приказам и распоряжениям, слухам и склокам) и страстью участника, вовлеченного в острые ситуации.

Позже, в 1950 году, после пережитых идеологических кампаний и организованных чисток, она определит понятие склоки в политическом ключе (это «доносы, клевета, слежка, подсиживанье, тайные кляузы») и объявит орудием государственной политики Сталина: «Склока – его методология» (XXXIV, 150–151). (К этой теме мы вернемся в главе о политической теории Фрейденберг.) Сейчас, документируя университетскую жизнь в 1945/46 году, она описывает происходящее как часть советского академического обихода.

Первые такие наблюдения касаются защиты кандидатских диссертаций – инициации молодых в академическое сообщество. Из тетради в тетрадь проходят драмы вокруг защит ее бывших студенток, а ныне – молодых сотрудников кафедры, «Сони» (С. В. Поляковой) в июле 1945 года, «Бебки» (Б. Л. Галеркиной) и «Моревой» (Н. В. Моревой) в мае 1946 года. «Весна 1945 года прошла для меня под знаком Сониной защиты» (XXII: 26, 43). Судя по интенсивности записей, следующий академический год прошел под знаком защит Бебки и Моревой. Горячо участвуя в судьбе своих учениц Сони и Бебки, с подозрением относясь к Моревой (руководителем которой был Тронский), Фрейденберг отнюдь не беспристрастна. Она описывает лишения, испытанные при писании диссертации; поношения в отзывах оппонентов; препятствия в виде закулисных интриг: слухи («ученый секретарь <…> рассказал по секрету, что Морева распространяла слух об эротическом характере диссертации [Поляковой] и подняла на выступление партийный комитет» (XXII: 26, 47)), клевету («Агенты Марьи Лазаревны внушали Соне, что Тронский ее спас своим авторитетом в Совете, а я ее угробила» (XXIII: 27, 49–50)), временные тактические союзы («Я быстро ответила: Договоримся секретно <…> Тронский был поражен» (XXIII: 40, 46)). Подробно описаны публичные церемонии защиты – драматизм («Встала я <…> громко и резко я сказала, и воздух затихал, отсекался и падал снарядами: – Здесь происходит балаган <…> предают осмеянию и шельмуют молодых научных работников» (XXIII: 43, 63)); напряженное чередование процедур («Перерыв, голосование, общее возбужденье, вскрытие урны»); катастрофическая развязка («Против пятеро, испорчен один бюллетень. Второй провал» (XXIII: 43, 64)). Соперник-Тронский готов принести ученицу Фрейденберг в жертву («он всех агитировал при мне. „Тут нужна жертва. Галеркина все равно безнадежна. Нужно спасать Мореву“» (XXIII: 43, 64)). Это борьба, в которой статус учителя связан с положением ученика: «Если аспирант проваливается, не может оставаться его руководитель» (XXIV: 47, 11). (В этой ситуации Фрейденберг подверглась первой «проработке» на ученом совете (XXIV: 47, 12).)

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное