Подведем итоги. Записки заключают в себе бытовую хронику дневникового типа, но это далеко не все. В общей концептуальной рамке, созданной и идеей о преднамеренном характере бытовых трудностей (независимо от того, является ли это представление продуктом утомленного мозга), и выводом о параллелизме между государственной и домашней сферой, бытописание становится частью политической философии – частью дневника-теории.
Наряду с домашним бытом, объектом тщательного описания является ситуация в университете и на кафедре, причем Фрейденберг рассматривает служебные трудности и неприятности в политическом ключе: «советская бюрократия», «советское поведение» (XXIII: 31, 8).
В первые послевоенные годы (до Постановления) в поле ее внимания находятся как организация академической жизни, так и разгоревшаяся на кафедре борьба за власть (конкуренция за место заведующего кафедрой, решения об учебной программе, составе курсов и учебниках, защиты диссертаций молодых сотрудников, ставшие плацдармом борьбы их руководителей, и проч.). Фрейденберг тщательно описывает научные сессии, заседания, юбилеи – ритуалы академической жизни46
. В еще большей степени ее занимают «склоки на кафедре», «академические склоки», «интриги» (XXIV: 46, 5 и 9). Она описывает работу социальных институций – ритуалы, процедуры, конфликты – с наблюдательностью антрополога, тщательностью хроникера (десятки страниц посвящены собраниям и заседаниям, приказам и распоряжениям, слухам и склокам) и страстью участника, вовлеченного в острые ситуации.Позже, в 1950 году, после пережитых идеологических кампаний и организованных чисток, она определит понятие склоки в политическом ключе (это «доносы, клевета, слежка, подсиживанье, тайные кляузы») и объявит орудием государственной политики Сталина: «Склока – его методология» (XXXIV, 150–151). (К этой теме мы вернемся в главе о политической теории Фрейденберг.) Сейчас, документируя университетскую жизнь в 1945/46 году, она описывает происходящее как часть советского академического обихода.
Первые такие наблюдения касаются защиты кандидатских диссертаций – инициации молодых в академическое сообщество. Из тетради в тетрадь проходят драмы вокруг защит ее бывших студенток, а ныне – молодых сотрудников кафедры, «Сони» (С. В. Поляковой) в июле 1945 года, «Бебки» (Б. Л. Галеркиной) и «Моревой» (Н. В. Моревой) в мае 1946 года. «Весна 1945 года прошла для меня под знаком Сониной защиты» (XXII: 26, 43). Судя по интенсивности записей, следующий академический год прошел под знаком защит Бебки и Моревой. Горячо участвуя в судьбе своих учениц Сони и Бебки, с подозрением относясь к Моревой (руководителем которой был Тронский), Фрейденберг отнюдь не беспристрастна. Она описывает лишения, испытанные при писании диссертации; поношения в отзывах оппонентов; препятствия в виде закулисных интриг: слухи («ученый секретарь <…> рассказал по секрету, что Морева распространяла слух об эротическом характере диссертации [Поляковой] и подняла на выступление партийный комитет» (XXII: 26, 47)), клевету («Агенты Марьи Лазаревны внушали Соне, что Тронский ее спас своим авторитетом в Совете, а я ее угробила» (XXIII: 27, 49–50)), временные тактические союзы («Я быстро ответила: Договоримся секретно <…> Тронский был поражен» (XXIII: 40, 46)). Подробно описаны публичные церемонии защиты – драматизм («Встала я <…> громко и резко я сказала, и воздух затихал, отсекался и падал снарядами: – Здесь происходит балаган <…> предают осмеянию и шельмуют молодых научных работников» (XXIII: 43, 63)); напряженное чередование процедур («Перерыв, голосование, общее возбужденье, вскрытие урны»); катастрофическая развязка («Против пятеро, испорчен один бюллетень. Второй провал» (XXIII: 43, 64)). Соперник-Тронский готов принести ученицу Фрейденберг в жертву («он всех агитировал при мне. „Тут нужна жертва. Галеркина все равно безнадежна. Нужно спасать Мореву“» (XXIII: 43, 64)). Это борьба, в которой статус учителя связан с положением ученика: «Если аспирант проваливается, не может оставаться его руководитель» (XXIV: 47, 11). (В этой ситуации Фрейденберг подверглась первой «проработке» на ученом совете (XXIV: 47, 12).)