Осада Кавказа. Воспоминания участников Кавказской войны XIX века

В шесть часов утра 4-я и 5-я роты (стрелков) Дагестанского полка выступили из лагеря для рекогносцировки окрестностей Гунибдага. Пройдя не более полуверсты, мы стали спускаться в глубокий овраг. Тропинка, ведущая на дно, пролегала по очень крутому берегу и была так узка, что с трудом можно было утвердить ногу; подъем из оврага был еще хуже. Люди страшно растянулись. Собравшись наконец около пикета на горе, мы стали ожидать приезда командира полка. Пикет состоял из 10 милиционеров, под командою прапорщика Фезиллы; он занимал вершину камня, с площадкою около 4,5 аршин в поперечнике. Вот показался и наш полковник. 4-ю роту он оставил около пикета, а мы пошли вдоль горы на север. Сверху посыпались на нас пули, но, к счастью, никого даже не задело. Заметив неудачную стрельбу, мюриды стали бросать огромные камни, которые, падая со страшной высоты, разбивались вдребезги и производили необыкновенный шум и треск. Но мы, как заколдованные, невредимо подвигались вперед, не обращая внимания на неприятеля. Один мюрид, видя, что нас ничто не пронимает, спустился на среднюю террасу горы и начал по нас стрелять. Командир приказал назначить пять лучших стрелков из каждой роты и снять этого храбреца. Солдаты с радостью выскочили и засели за камень; раздались выстрелы. Бедняге, должно быть, круто пришлось: ни разу уже не выстрелил. Мы вышли на площадку, где нас укрыли за камнями, а полковник Радецкий с милиционерами, под сильным огнем, поехал осматривать местность, чтобы выбрать место для общего лагеря и определить, откуда удобнее атаковать гору. Что атаковать будем — в этом никто не сомневался; ждали только приезда главнокомандующего. Что касается нас, то мы, как ни присматривались к горе, не видели на ней ни одной тропинки, о которых слышали; везде виднелись отвесные скалы, спускавшиеся в виде террас одна под другой. Милиционеры начали разговаривать на горском языке с мюридами, сидевшими на горе. Забавно было слушать их разговоры на таком огромном расстоянии. Прежде изо всей силы кричали протяжно: «О! о! Ма!!-ма!» По этому сигналу на горе мюриды утихают и прислушиваются, а милиционеры кричат во все горло, плавно и разделяя каждое слово по слогам. Когда наш кончит кричать, с горы ему отвечают таким же способом. Наш милиционер советовал им образумиться и сдаться, потому что русских так много, что их гору разберут по кускам, и тогда мюридам несдобровать. Они отвечали, что ежели еще сто таких отрядов придет, то и те не возьмут Гуниба, потому что на эту гору ведет только одна тропа, против которой поставь хоть бабу с ружьем, и та не пустит никого; а так как на этой тропе не баба стоит, а три каменные стены, охраняемые самыми отчаянными мюридами, то никто влезть туда и не думал. На горе, вероятно, были и беглые солдаты, потому что оттуда очень часто кричали нам по-русски: «Зачем вы пришли сюда? Места вам мало, что ли?» — и все это пересыпалось самыми отборными словами. Тем временем полковник Радецкий, осмотрев местность, вернулся к нам и послал нас к пикету, где оставалась 4-я рота. С горы ожесточенно стреляли, но, благодаря Богу, только одного стрелка контузило в бок. Пуля щелкнула о ребро так отчетливо, что мы услыхали звук. С него сняли патронташ, взяли ружье, и он до лагеря дошел сам. День был страшно жаркий, и мы порядком изнурились. В лагере застали почти всех наших офицеров с биноклями в руках. Они все смотрели на Гунибдаг, тщетно отыскивая на ней какую-нибудь тропинку, по которой можно бы было взобраться на вершину.

Сегодня отдано приказание — четырем ротам нашего батальона, в том числе и нашей, завтра передвинуться на место, выбранное нынче полковником Радецким.

11 августа, вторник.