Осада Кавказа. Воспоминания участников Кавказской войны XIX века

В два часа пополудни мы выступили на новую позицию. 1-ю роту выслали вперед с шанцевым инструментом расчищать новую тропинку, которая шла ниже вчерашней и в некоторых местах была гораздо хуже. Мы находились в арьергарде; впереди нашей роты выступал старик Балашевич, сзади него шел Асеев, за ним я. Шли, шли и пришли наконец к такому месту, что, как говорится, ни тпру ни ну; кое-как, почти ползком, кряхтя и держась за скалу, пролез наш батальонер и чуть не упал; потом полз Асев. Шутя, я крикнул ему: «Смотрите, упадете, поручик!» за что получил выговор от перепуганного Балашевича: «Что вы делаете? Ведь вы можете испугать и погубить человека!» Я засмеялся и проворно пробрался через пропасть, к немалому восторгу Балашевича, спросившего даже, где я учился гимнастике. Наши вьюки пошли левее, по расчищенной дороге, так как путь, по которому мы шли, был для них непроходим. Наконец-то пришли на место. Здесь предполагалось стоять до сдачи Шамиля или до штурма, следовательно, надо было устроиться получше. Офицеры тотчас приказали своим денщикам сложить из дерна койки и столики, на которых сначала появлялись подсвечники, разбитые зеркальца и гребешки, а потом стали примащивать самовары, подавать обед и ужин. Перед разбивкой лагеря был выслан к стороне горы Гуниб пикет, по которому мюриды сверху открыли огонь, но как только наши молодцы ответили с пикета, стрельба у них замолкла. Палатка моя пришлась против огромной Чемодан-горы, или Тилитльтау. У подошвы ее толпились второстепенные горы, а от них всюду виднелись только поля, засеянные хлебами. Дни стоят все время отличные. Воздух чистый и свежий, иногда немного прохладный; только ночи холодные, хоть укрывайся шубой.

12 августа, среда.

Устроились на биваки и теперь отдыхаем до выяснения обстоятельств. Время проводим довольно мирно и тихо, в ожидании чего-то, что должно случиться. Выстрелы с горы раздаются очень редко, верно, Шамиль берег свои патроны; пускали одни только камни. Особенно много летало их сегодня вечером, во время ужина; на пути они ударялись в нижние террасы и, разбиваясь со страшным шумом, рикошетами разлетались в разные стороны. Ночь была тихая и теплая, и мы долго сидели, разговаривая, около палаток.

13 августа, четверг.

Скука страшная, а делать положительно нечего. В 8 часов приехал в лагерь помощник начальника дивизии генерал-майор Манюкин; нас вызвали перед палатками, но он, объехав 1-ю роту, приказал всех распустить. После обеда горцы выгнали на гору пастись свою скотину; нам отлично было видно снизу. 17-я рота, не долго думая, подвинулась ближе к горе, дала залп и убила несколько штук рогатого скота, который скатился к нам с горы. Завтра идти в секрет с 30-ю стрелками.

14 августа, пятница.

К вечеру погода, как на зло, переменилась: ясный и теплый день сменился очень холодною ночью, пошел дождь, молнии поминутно прорезывали тучи, а надо было собираться в секрет. Поужинавши, надел пальто, башлык поверх папахи и пошел собирать людей. Вместо молодцов стрелков, к которым я привык, назначили мне стариков гренадеров, с огромными баками; намучился я с ними сегодня порядочно! Дождь не переставал, размачивая землю и обращая ее в жидкую грязь. Подыматься на гору было просто несчастьем: темно, тропинки не видать, а скользко так, что я в одном месте чуть не полетел в кручу и только благодаря расторопности шедшего сзади меня унтер-офицера остался в живых. Придя на место, я вправо и влево послал секреты, по 5 человек, а сам с главным секретом расположился за камнями. На Гунибе только один мюрид-фанатик завывал свою священную песню: «Ля иль-ага иль Аллах…», но и он, бросив на нас несколько камней, умолк. Водворилась полнейшая тишина, только и слышно было, как ночная птица где-то кричала своим зловещим криком. Мой секрет тоже утих и начал понемногу похрапывать. Беда быть в секрете с солдатами не своей роты: что я ни делал с ними — и будил пинками, и ставил на часы возле камней — ничто не помогало; только отвернешься — а они уже захрапели! Наконец вывели меня из терпения и я приказал всем сидеть, не смея ложиться до рассвета. Перед рассветом, вероятно, мулла прокричал наверху; этот звук, как эхо, раздался во всех концах горы и там замолк. Скоро на нас опять полетело несколько камней; один из них, должно быть, был очень большой, так как летел со страшным шумом и, разбившись о выступ скалы, как брызгами сыпнул кругом осколками, причем некоторые из них долетели даже до нас, не ранив, однако, никого. Потом все опять затихло.

15 августа, суббота.