Осада Монтобана

Рюскадор стал делать отчаянные жесты одной рукой, с целью привлечь внимание учёного. Когда он услыхал про рака, оригинальная мысль озарила светом находчивый ум провансальца.

— Купите его, добрейший! — закричал он насколько было сил. — Во имя нашего неразрывного союза дружбы умоляю вас, купите его, купите его, великий человек, чтобы подарить вашему закадычному другу.

Приняв это желание за прихоть больного, добрый, но взбалмошный Копперн поспешил, однако, его исполнить. Мы уже видели, в какой странный конверт Бозон Рыжий превратил варёного рака, посланного им полковнику де Трему.

В то время когда повар алхимика отправлялся в Брен, его камердинер ехал в Париж с письмом Рюскадора к герцогу Орлеанскому. В нём Бозон излагал все свои приключения после покупки злополучного кречета и просил принца остерегаться низкого шпионства мошенника дома Грело.

Истощённый своим разговором с Копперном, а ещё более составлением двух своих писем в Брен и Париж, раненый заснул глубоким сном.

Когда он проснулся, то был один и чувствовал такую слабость, что пришёл в ужас при мысли о своём обещании полковнику Роберу ехать обратно в Париж тотчас по получении его ответа. Он позвал доктора, но тот ушёл навестить своих пациентов. Тогда Рюскадор вспомнил какую бодрость придал ему бальзам, приложенный к его ране. Склянка, полная ещё более чем наполовину, стояла на столике возле кровати. Он схватил её и смочил свой компресс, но едва успела влага коснуться его больного темени, как им овладело странное ощущение. Ему казалось, что он мгновенно окреп и был бы в силах пешком дойти до Парижа. Он соскочил с постели, но не успел встать на ноги, как пол показался ему пляшущим не хуже плясуна Копперна и провансалец растянулся во всю длину, опять встал и снова под его ногами произошло сильное колебание.

Когда алхимик вернулся, то увидел своего пациента лежащим посреди комнаты.

— Несчастный! — вскричал Копперн. — Вы повторили дозу целительного бальзама! Слишком скоро затянутая рана причинит раздражение мозгу. По крайней мере, три или четыре дня вы не будете в состоянии встать на ноги без того, чтобы не рисковать разбиться в пух и прах! Зачем оставил я у вас мою склянку? Боже мой, какая неосторожность!

Вырвав предварительно у себя нисколько волос, он позвал на помощь свою ключницу, чтобы перенести на кровать обезумевшего Поликсена. Сокольничий понемногу стал приходить в себя, но с ним совершилось что-то непостижимое, феноменальное: лёжа неподвижно он был в полном сознании, но как только приподнимал голову с подушки, с ним делался бред.

— Увы! — жалобно говорил он, — Копперн, мой сердечный друг, всё это кончится худо... я убил образец всех учёных кречетов, это принесло мне несчастье!

В этом положении и нашёл его птицелов Ферран, когда принёс письма графа де Трема от мнимого Анри. При чтении важных депеш у Рюскадора волосы становились дыбом от отчаяния, что он не в силах исполнить того, что ему было предписано.

Доктор Копперн угадал причину уныния своего пациента.

— Я заменю вас! — вскричал он в порыве великодушного усердия. — Эти бумаги надо доставить его высочеству, не так ли? Мы тем сыграем скверную штуку с кардиналом? Хорошо! Хорошо! Я лечу в Париж! В моём отсутствии за вами будет ходить Гудула.

И не спрашивая согласия своего нового друга, он выхватил у него из рук письмо к Гастону Орлеанскому и инструкцию полковника Робера и бросился вон из комнаты. Спустя минуту на дворе послышался топот скачущей лошади, и через несколько мгновений он исчез вдали.

Наш оригинал ускакал в Париж, не взяв с собой в дорогу ничего, кроме кошелька, туго набитого золотом.

Поликсен оставался в каком-то остолбенении, но вместе с тем он был в восторге, потому что вполне мог положиться на своего причудливого друга.

— Мессир, угодно вам знать моё мнение? — сказал тогда податель депеш, который не выходил ещё из комнаты.

Сокольничему достаточно было одного взгляда, чтобы узнать в нём птицелова.

— Говори, товарищ, — ответил он добродушно.

— Товарищ? — повторил удивлённый Ферран.

— Ещё бы, чёрт возьми! — продолжал маркиз и сделал рукой движение, которое напоминало, как снимают клобучок с кречета, — ты ловишь, а я пускаю.

— Мастер птичьей охоты, последователь святого Губерта, — сказал с глубоким уважением птицелов, — ив добавок ещё с волосами краснее моих! Если так, то я не скрою ничего... решительно ничего!

— Объяснись же, добрый малый.

— У человека, будто бы вывихнувшего себе колено, ноги так же здоровы, как у меня и у вас, я в том убеждён. Я готов поклясться всеми святыми, что видел его скачущим во весь опор передо мной, когда я входил в Динан на паре своих.

— Ого, подозрительно, очень подозрительно. Однако этот весельчак Анри надёжен не менее своих братьев.

— Он не походит на весельчака.

— Как «не походит»? Рослый молодец с румяными щеками, открытым и весёлым лицом и парой усов достаточно закрученных, чтобы подвесить на них по женскому сердечку.