Осада Монтобана

К Морису уже вернулась непреклонная сила воли и свойственная ему гордость. Дерзкие слова возмутили его и, несмотря на их силу, он оттолкнул, как дряхлых стариков, надменных оскорбителей, которые хотели его удержать. Анри и Урбен обнажили шпаги.

— Братья, — вскричал Робер, бросаясь между ними и кузеном Валентины, которого он остановил жестом быстрее, чем братья шпагами, — с каких пор ваш старший брат лишился своих прав и попал под вашу опеку, что вы вместо него решаете вопросы, касающийся чести рода де Трем?

— С каких пор глава нашего рода покровительствует любовным связям их сестёр с незаконными потомками их врагов?

Быть может, спор братьев кончился бы кровавой борьбой, если бы в эту минуту шум, сначала отдалённый, но постепенно становившийся сильнее, не послышался из чащи. Все действующие лица драмы, которая разыгрывалась в домике лесничего, остановились неподвижно, поражённые ужасом, когда внезапно раздались громкие крики:

— Ришелье!.. Кардинал Ришелье!

Глава XL КАТАСТРОФА

араул, поставленный на нижнем этаже домика в лесу, выбежал при звуке пистолетного выстрела из окна верхнего этажа, и через нисколько минут новая распространившаяся уже по всем аванпостам бивака, проникла в его центр. Со всех сторон сбегались часовые, выставленные на окраинах леса Сеньер-Изаак с известием, что везде слышались лошадиный топот и глухой шум приближающегося войска. Ещё не успели уведомить об этом полковника, как группа всадников, из которых некоторые держали в руках факела, подскакали к караульным, выстроившимся в ряд перед домом. Те и не думали преграждать им дорогу и почтительно расступились, узнав во главе группы маршала де Брезе и кардинала Ришелье.

Кардинал, главнокомандующий, господа де Трамбле и Беврон с целой свитой офицеров, в числе коих находился и Жюссак, приближались таким образом к штаб-квартире полковника под крики приветствия. Когда Робер бросился к окну, чтобы узнать причину шума, Ришелье и его свита были уже перед домом. Потом министр сошёл с лошади и через минуту входил в комнату где находились де Тремы, Валентина и Лагравер. Маршал де Брезе, обер-аудитор, Беврон, Жюссак и ещё три-четыре офицера поднялись вслед за кардиналом.

— Обер-аудитор дю Трамбле, — сказал Ришелье, указывая на полковника и его двух братьев, — арестуйте этих изменников.

Но Валентина, взяв со стола бумагу, на которой написала своё обвинение, подала её министру. Он пробежал глазами эти обличительные строки, и его нахмуренный лоб прояснел.

— Надо прощать грехи, — обратился Ришелье к молодой девушке, — тем более что вы принесли пользу, полагая нанести вред. Впрочем, я как духовное лицо не могу не даровать прощения той, которая сама даст мне в том пример. Этим осознанием, подписанным вами, вы отрекаетесь от вашей родовой ненависти. Впредь, чтобы всё было забыто между Нанкреями и де Тремами, и кровь пролитая некогда, и недавняя месть.

— Монсеньор, — ответил суровый Урбен, — Камилла де Трем была увезена незаконным потомком рода Нанкреев, и только смерть похитителя может смыть это оскорбление.

— Господа, — возразил кардинал с добродушным видом, — молодые люди путешествовали под моей, хотя и невидимой, охраной. А покровительство такого духовного лица, как я, кажется, стоит покровительства отца. Это два создания с самой непорочной душой. Впрочем, если моего свидетельства недостаточно для того, чтобы загладить вину их мнимого путешествия вдвоём, а на самом деле, втроём я предлагаю примерное удовлетворение: брачный союз, который вместе с тем изгладит и последние следы раздора двух родов.

— Привить незаконный росток к нашему родословному древу! Никогда! — вскричал Урбен.

— Морис Лагравер служил мне хорошо и достоин, чтобы я возвёл его на одну степень с потомками самых знаменитых родов, — сказал надменно первый министр.

— Вы тем не загладите его происхождения, монсеньор, — возразил кавалер де Трем.

— Мы не хотим союза с сыном незаконнорождённого, — поддержал брат Анри.

— Прекратим этот спор, — сказал Ришелье повелительным тоном. — Где Камилла де Трем?

— В карете, в которой мы приехали, ваше высокопреосвященство, — ответил Морис.

— Мадемуазель де Нанкрей, вы поедете с вашей прежней подругой, которую я отвезу в Париж, и возьму под своё покровительство до конца этой войны. Так как братья сделались моими верными слугами, то мне по крайней мере следует быть опекуном их сироты-сестры. А теперь давайте займёмся славой Франции, господа.

Движением руки Ришелье подозвал к столу, на котором была разложена походная карта, полковника, маршала и всех офицеров, составлявших его свиту.