Осень Атлантиды

– Нет. Я специально спрашивал. Она давно уже ничего днем не ест.

– Ой, вот почему она так осунулась, – прошептала его супруга.

– Ей есть с чего осунуться. Думаю, она сильно грустит, – убежденно вздыхал Нэфетис. – Все-таки я бы разбудил ее, чтобы покормить.

Таллури завернулась, будто «закопалась», в плед поглубже и «выстроила» вокруг кресла мысленный барьер: «Пожалуйста, не трогайте меня!» И пока она дремала, свернувшись в кресле маленьким зверьком, ее не трогали.

Они были очень добры с ней, супруги Отбанты. День за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем – неизменно добры, приветливы и терпеливо-благожелательны. Вот если бы только Рамичи не задавала этого своего вопроса: «Ну, как ты?», заглядывая в глаза с тревожным ожиданием, – будто Таллури могла в любой момент заплакать – закричать-забиться. Если бы только Нэфетис не хлопотал над ней слишком усердно, как хлопочут, участливо и скорбно, над вдовой. Если бы только…

Да не слишком ли многого она от них хочет? Где-то через полгода после ухода господина Нэчи Таллури стала посещать супругов Ур-Отбант все реже, реже… Заметили ли они? Таллури решила не задаваться этим вопросом. Тем более что фигурка Рамичи стала заметно округлее, в ее глазах появилось мягкое отсутствующее выражение, а на губах все чаще блуждала рассеянная улыбка. И Нэфетис светился от счастья.

Таллури понимала, что, как бы сердечно друзья ее ни любили или даже – именно потому, что любили так сильно, она вносит в их дом привкус горечи, цвет грусти, нотку печали… «Незачем, незачем!» – решила Таллури. Она установила себе, что, постепенно урежая, прекратит визиты к Отбантам к концу года, когда Рамичи предстояло стать матерью.

С Климием она виделась реже всех. Дело было не в нем. Просто ей тяжело было встречать его взгляд – выжидательный, понимающий. Слишком понимающий!

Несколько раз он пробовал заводить разговор о своих неизменных чувствах. В ответ она смотрела на него невидящим взглядом, и он умолкал, расстроенный. Чем она могла ему помочь?

* * *

Бывший ведущий никогда не навещал Таллури в доме господина командующего, как порой делали другие. Но за день до того, как исполнился ровно год после ухода когорт Особого корпуса, Климий вдруг впервые пришел в этот дом. Это было так неожиданно и странно, что, увидев его на пороге, Таллури изумилась и забыла о приветствиях и лишь смотрела на него вопросительно. А он отчего-то молчал, переминался с ноги на ногу и поглядывал на Таллури едва ли не виновато.

– Да что? Что случилось? – наконец спросила она, первая не выдержав.

И что, собственно, еще могло случиться более страшного и печального, кроме потери ее любимого? Потери, в которую она до конца все же не верила. Ни за что не верила!

– Мне поручили как твоему другу и бывшему ведущему… – начал Климий и замялся.

– Ну же, – подбодрила она.

– В общем, касательно господина Джатанга-Нэчи и твоего пребывания здесь…

– Говори!

– Совет наставников Университета в курсе… твоей ситуации. Они сочувствуют тебе. Мы все сочувствуем тебе! – горячо уточнил Климий.

Он помолчал некоторое время. Молчала и она: дело было не в сочувствии друзей и наставников. Не ради этого пришел бывший ведущий. Он продолжил:

– Но факты… Завтра исполняется ровно год, как господин командующий возглавил последнюю операцию Особого корпуса. Характер операции и обстоятельства дела таковы, так мне велели передать, что год – исчерпывающий срок, отпущенный для заключений и выводов: операция не удалась, и ее участники… – он судорожно сглотнул.

– Ее участники?.. – холодея прошептала она.

– В общем, ее участники… прости… погибли.

– Есть точные данные или таковы формальные выводы Сената? – все же уточнила она помертвелыми губами.

– Данных нет! – поспешно уверил Климий, будто для выводов Сената это имело значение. – Ни данных, ни сообщений, ни вернувшихся. Надвременной портал принял когорту или две, это мне неизвестно, Особого корпуса и закрылся. Никаких сигналов. Но Сенат отпустил срок в один год – ожидание и все такое. Год истек.

Таллури ничего на это не ответила – сердце разделилось надвое, как со звоном разлетелась бы чаша, ударившись о каменный пол. Одна половина сердца пыталась принять эту горестную весть, согласиться с рассудком – мол, да, истекли все сроки. Но другая половина сердца кричала: «Нет! Такого не может быть! Он жив. Непременно жив. Просто не может выбраться». Она верила в это. Хотела верить и – верила. И жила этой верой.

– Таллури, тебе предстоит вернуться в Университет.

– Я хочу остаться здесь.

– Дело в том, что… – он опять замялся, – это невозможно. Теперь ты не можешь считаться невестой господина командующего, так как он…

– Не говори! Не смей! – непроизвольно выкрикнула она. Получилось – зло, агрессивно.

– Прости. Но для этого дома с завтрашнего дня ты посторонняя.

– Нет никакой возможности мне остаться здесь, чтобы ждать его? – растерянно спросила она.

Климий в ответ сокрушенно помотал головой:

– Ждать его? Ты странная, Таллури. Я же объяснил. Как глухая, она повторила:

– Никакой возможности?