Осень Атлантиды

Как-то раз, на рассвете зимнего утра, пасмурного и стылого, она обнаружила перед дверью, на ступенях, небольшую безыскусную корзинку, сплетенную из ивовых прутьев, казалось, детской или просто неумелой рукой. Атланты таких корзинок не делали, они всё, даже обыденную ремесленную работу доводили до уровня искусства, до совершенства.

Простенькая корзинка содержала, как ни удивительно, самые необходимые для сегодняшней ее жизни вещи: простой серый хлеб, немного оливкового масла в глиняном, даже не обожженном, горшке, мешочек муки, соль, вяленые фрукты, сотовый мед, завернутый в большой полувысохший лист. Отдельно, как драгоценность (и позже она именно так это и оценила), был тщательно упакован мешочек с зернами и семенами – для посадки.

А еще – записка, нацарапанная природной минеральной краской явно при помощи обычного прутика, на берестяном «листе». Записка гласила: «Мы узнали не быстро. Ваши законы нам чужие. А твое сердце, как и наше, с Нэчи. Он был великий человек. Будем помогать». Без подписи. Слово «был» автор тщательно зачеркнул, но все же оно читалось и безжалостно царапнуло душу.

Таллури догадалась, от кого пришел неожиданный и такой своевременный дар: люди из дикого племени. В подтверждение ее догадки, а может, как обдуманный намек, содержимое корзинки было прикрыто сверху ее же собственной порванной и изрядно поношенной накидкой. Той самой, которой она когда-то обернула плечи худенького мальчика, сына вождя племени.

Как они узнали и как добрались до Города, оставалось загадкой. Но добрались. И с этого дня время от времени, приблизительно раз в месяц, Таллури стала получать эту трогательную помощь.

Весной Таллури высадила все семена, полученные от своих новых друзей, которых она, кстати, так ни разу и не видела: те приходили и уходили всегда скрытно. Она научилась выращивать овощи и получила неплохой урожай. Хотя занятие это, работу на земле, так и не полюбила. Но урожай-то был получен! Она даже немного гордилась этим, не преминув «рассказать» обо всем Торису.

Со свежей водой в доме тоже не было проблем: в саду обнаружился родничок. Очень старый, но некогда красиво оформленный маленькими мраморными фигурками и с выложенным черной мозаикой дном – то, что называлось «зеркалом для нимф», родничок изрядно зарос, мраморные фигурки водных стихиалей покрылись патиной, но вода оставалась на диво свежей.

Да, пусть и не сразу, но проблема выживания со временем отпала.

Но вот тоска и одиночество…

Они остались, эти непременные спутники почти безнадежного ожидания. Тоска, одиночество и – едва ли не безумная надежда на спасение господина Нэчи, которая билась, билась, билась в сердце измученной раненой птицей причиняя ужасную, подчас непереносимую боль. Вот к этому привыкнуть было невозможно. Ни через год, ни через три, ни через пять…

* * *

Дождь нудно молотил по крыше, и ветер срывал еще вполне зеленые листья с деревьев и кустов, неаккуратно разбрасывая их по саду. Последний месяц пятого лета ее ожидания выдался холодным. Промозглый сырой рассвет не вызывал никакого желания вставать из постели. Да, собственно, и незачем было: в саду на грядках всё было в порядке, на кухне осталось немного муки и фруктов, вода в дом принесена. Можно было еще чуть-чуть подремать, а потом разжечь огонь в камине библиотеки («Или сэкономить дрова и просто завернуться в плед?») и почитать. Хвала Единому, книг и рукописей в доме было много.

Таллури свернулась калачиком под старым пледом, ее любимым серым солдатским пледом, когда-то оставленным в доме хозяином, и начала погружаться в спасительную дрему. Во сне время летело почти безболезненно, если не снился Торис. Жрец Храма Жертвы оказался сто раз прав: время причиняло боль.

Странный звук вдруг коснулся ее слуха – кроны деревьев на ветру? Паруса? Большие крылья?..

Таллури вскочила. Крылья! Там, за дверью спальни, в большом зале что-то огромное жило, летало, било крыльями!

Она вскочила с постели, пронеслась через гулкий холл, на пороге зала приостановилась на мгновение, со страхом распахнула дверь и – в ошеломлении замерла: там, бесцеремонно стуча по каменному полу когтями, расхаживал Руах. Сверкнув в ее сторону блестящим антрацитовым глазом, вскинул крылья, огромные, как паруса, расправил их, потягиваясь и роняя перья, и хрипло покричал-поприветствовал.

– Руах?.. – неуверенно прошептала Таллури. – Ты? Как это?..

Он издал еще один хрипло – клекочущий крик, мощно оттолкнулся от пола, взрезав воздух свистом необъятных крыльев, и, сделав круг под куполом зала, вылетел через большое окно в сад.

Это могло показаться видением, галлюцинацией. Но на мраморе пола остались лежать черные, в полруки длиной, перья. Она медленно подошла и подобрала одно, похожее издалека на нож без черенка. Даже в полумраке неосвещенного помещения перо переливалось иссиним огнем. Задумчиво поглаживая его острый край, Таллури не знала, о чем и думать, боясь поверить своим глазам. Появился Руах – что это может значить? Что предвещать?