Осень матриарха(СИ)

...Провожали Эдмера до места сыновья Джерен. Их он мог ещё терпеть - в резне они по малолетству не участвовали, хотя, без спора, следили и чинили розыск за солдатами неприятеля. Несмотря на свои восемь, от силы десять годов, держались оба солидно, как взрослые, в досужие разговоры не вступали. Кто из семьи разрядил винтовку и попортил ствол, он так и не понял. Из мельком брошенных эроских фраз, которые он худо-бедно понял, Эдмер догадался, что к батюшке сыновья относились чуть фамильярно, но Джерен именовали "наша прекрасная матушка" - и никак иначе.

История его плена и освобождения заинтересовала Ставку, что сохранило Эдмеру жизнь: по крайней мере, десяток-другой лет из неё. Из армии его, правда, погнали, но он о том не сожалел. Тем более что война кончилась бесславно, а небольшие деньги, что полагались отставнику, позволили ему обосноваться в одной из столиц, хотя на самой окраине. Одно волновало бывшего интенданта: что за две недели истинно эроского бытия он мало преуспел в изучении тамошних обычаев и наречий. Теперь всё свободное время Эдмер тратил на словари и труды по истории Запада. Нельзя, однако, винить одно его невежество в том, что лишь под конец жизни он расшифровал фразу, что неотступно крутилась у него в памяти. Джерен сказала тогда:

- Не убивай чужака, муж. Во мне пустило корни его дитя.

Это до сей поры не помещалось в Эдмере, но теперь он хотя бы мог поразмыслить над услышанным.

Через некое время по всей Плоской Стране разнёсся слух, что Эро хочет уточнить размер выплачиваемой Эдином контрибуции, обсудить условия будущего мира и связать крепкими узами если не два явных правительства, то две половины тайного. Правительственные вестники молчали, грошовые листки, вопреки обыкновению, цедили новость сквозь зубы. Но все и без того знали, что некое могущественное Братство в любых противостояниях держит руки обеих сторон сразу, добивается от них предела возможной справедливости, а после окончания свары пытается не без успеха склеить осколки. О Братстве знали все и никто до конца, в Европе такое назвали бы "секретом Полишинеля", но Динан - всё же остров, принадлежащий иной части земного круга...

А ещё толковали, что трещина, пролегшая между обеими половинами Братства, много глубже видимой снаружи и виной тому некие нарушения правил ведения войн. Ибо ввязывать в междоусобицу мирное население, как это было проделано, отнюдь не полагается.

В последнем не было личной вины Эдмера, теперь уже старика, - так думал он, перебирая самоцветные крупицы воспоминаний. Впрочем, Братство Расколотого Зеркала, как следовало бы ему с этой поры называться, судит о вещах на особый лад. Эдмера отпустили восвояси, в отличие от остальных, - но, может быть, лишь им побрезговали?

Нет смысла дальше углубляться в то, что во всём мире считается продолжением войны иными средствами, а в Динане - началом любого вооружённого противостояния. То есть в политику.

Главное вот что. Когда эроская делегация, окружённая почётным караулом, проезжала по улицам города, где жил Эдмер, многих жителей выстроили вдоль мостовой, чтобы приветствовали своих победителей. И вот в одной из эроских повозок на мягких шинах, посреди сплошных мужчин весьма важного вида, сидел не кто иной, как его Джерен. Узнать её было легко и в то же время почти невозможно: волосы под полупрозрачной фатой сплошь побелели, что делало лицо не по возрасту юным, кожа, нетронутая степным зноем, разгладилась, чёрные глаза смотрели мудро и насмешливо. Старый перстень со щитом по-прежнему был у неё на пальце, но будто сиял изнутри - там угадывался по меньшей мере дорогой рубин или сапфир, какие Братство дарит своим высшим чинам.

И вот эти глаза, слишком смелые для одной из тех, кого в Эдине и Эрке привыкли считать забитыми женщинами дикой степи, буквально вонзились в нашего героя.

Но не это смутило Эдмера более всего. По бокам экипажа ехали двое верховых: юноша и девушка. И если в первом еле сквозило нечто знакомое, да и то благодаря соседству с Джерен, то вторая казалась копией самого Эдмера в юности. Если, разумеется, не считать, что сам он не был так уж собой пригляден, а девушка была бесспорной красавицей. Такое происходит, когда черты, неладно соединённые от природы и к тому же огрубевшие во время созревания, переплавляются в лоне более совершенной половины рода человеческого и отливаются в такую же форму.

Всё разъяснилось не далее как этим вечером. В дверь его унылой холостяцкой норы постучались, и он отпер, даже не глянув в оптический глазок: наверное, опасался, что хитроумное эроское устройство подыграет соотечественникам.

Там была не сама Джерен, конечно. Порог переступила девушка, её родная дочь.