Осень на краю света

Хозяйка еле заметно кивнула деду, тот достал из буфета еще одну рюмку и присел на стул напротив. Вадим разлил. Мюллер стащил с головы бейсболку, обнажив шишковатый лысый череп с короткой седой порослью по периметру.

— Не чокаясь, — предупредил Вадим.

— Что так? — просипел Мюллер, подняв бровь.

— Не спрашивай, пей! — приказала тетя Люда.

Водка действительно была хороша. Вадим подхватил огурец чисто машинально — можно было бы и не закусывать. Людмила Васильевна выпила по-мужски, залпом. Мюллер употребил свою порцию осторожно, в несколько маленьких глотков, будто бы наслаждаясь, зацепил щепотью рис, закинул в рот, подставив снизу ладонь.

— Все, Евгений Львович, — твердо произнесла Людмила. — Тем более что вилками пользоваться не умеешь… Пора, брат, на прогулку.

— На поминках пьют трижды, такова традиция, — назидательно погрозил грязным пальцем Мюллер.

Мутные, блеклые глаза его мокро поблескивали в глубине морщинистого лица.

— Ладно, знаток традиций, давай-ка на выход.

— Ну что вы, Людмила Васильевна, — вступился за старика Вадим. — Пусть человек с нами посидит.

— Он не с нами сидит. Он сидит вот с этой бутылкой. Ему, собственно, много-то не надо. Как раз рюмки три, чтобы начал про Россию рассуждать и жизни учить. И тогда уже не остановишь.

— Философ? — Вадим с интересом посмотрел на Мюллера. — И что же Россия?

— Извольте налить. — После водки голос Мюллера стал еще более сиплым.

— Сию минуту-с! — взял под козырек Вадим.

Выпили, захрустели маринованными огурцами. Людмила Васильевна разложила по тарелкам дымящееся мясо с картошкой.

— Так что там Россия? — осведомился Вадим. — Гибнет?

— Отнюдь, — по-лошадиному мотнул лысой головой Мюллер. — Самое страшное уже пережили.

— А когда же было это самое страшное?

— А вот когда у меня этот шрам появился. — Дед ткнул в кадык. — Видишь, я выкарабкался, и страна на поправку пошла.

— Так уж и на поправку? — подзадорил старика Вадим. — А по мне, так все хуже и хуже.

— Вадим, ты его не провоцируй, — предупредила Людмила Васильевна. — Он сейчас заведется, будет бубнить до утра. Еще и стихи читать начнет. Я все это проходила.

— Права хозяйка, — миролюбиво просипел Мюллер. — Давайте по третьей, и я пойду.

— Давай.

Выпили по третьей. Тетя Люда, виновато улыбнувшись гостю, достала из халата пачку тонких сигарет, закурила.

— Знаете, — обернулся Вадим к жующему Мюллеру. — Никто так не любит рассуждать о судьбах Родины, как деревенские жители. Что ни посиделки — так глотки дерут: про Клинтона, Ельцина, Ленина… И ведь на любой вопрос ответ знают, лучше всех министров разбираются. Раньше хоть про сериалы языки чесали. Сейчас же каждая собака свое политическое кредо имеет. И не в том дело, что имеет, а в том, что обязательно норовит его тебе высказать с максимальной подробностью. Я в вашей долбаной деревне про политику наслушался на всю жизнь вперед.

— А кто тебя в деревне-то держит? — спросил Мюллер, криво усмехнувшись. — В город езжай.

— Не в этом дело, — махнул вилкой Вадим. — У нас города только высотой домов отличаются. А народ все тот же. Как говорится: «можно вывезти девушку из деревни, но деревню из девушки не выведешь никогда». Вот эта ваша деревня — как раз та самая причина, от которой вся российская история наперекосяк идет. Что до революции, что при Советском Союзе, что сейчас…

— Любопытно, — прохрипел Мюллер. — Мы все с земли жили и живем.

— То-то и оно, — кивнул Вадим. — Вы тысячу лет назад землю копали, и сегодня ничего не изменилось. Чем-то другим заниматься вас только из-под палки заставить можно. А чуть отвернись — вы опять в свои хлева. Потому что тут думать не надо. Напрягаться не надо. Ничего не надо: только пожрать, выпить — да, как время придет, на кладбище. Что там в мире делается? Да плевать мы хотели. Нас это волнует только как повод почесать языком. Под обсуждение мировых проблем водка идет лучше. Ваша деревня, как болото, затягивает.

— Так чем она вам мешает-то?

— А тем, что вы тыщу лет назад так жили и еще тыщу лет проживете. Бессмысленно, зато спокойно. Любое начинание в ваше болото стечет и там завязнет. Прогресс — слыхал такое слово? — вот этот прогресс невозможен, пока вокруг трясина вместо нормальной жизни.

— Так и в городах вроде как не много лучше…

— Дык я ж о чем и говорю: города в России — те же деревни, только большие. Вы пример плохой подаете. С вами никакой Европы тут никогда не будет.

— А твоя Европа что дает? Только детей уродует.

— Чего?

— В электричке ездишь?

— Бывает.

— Раньше дети, что на насыпи стоят, вслед поездам руками махали, а теперь жесты похабные показывают.

— И что?

— И то. — Мюллер осклабился беззубым ртом, наклонился поближе, зашипел доверительно: — Когда дети снова ладошками махать начнут, тогда и будет страна в порядке. И знаешь, мил человек, чем дальше от твоей Москвы, тем больше шансов встретить нормального ребенка…

Тетя Люда, заслушавшись было спорщиков, пришла в себя, закурила еще одну сигарету и, поймав взгляд старика, ткнула длинным пальцем в сторону двери. Не заметивший этого Вадим продолжил:

— Тебя, Мюллер, надо в Кремль отправить. Советы давать.