Осень призраков

– Уйдем отсюда! – попросил Ньютон, хотя ноги со всей свинцовой определенностью утверждали – здесь конец их пути. Кэтрин бережно высвободилась из его объятий. Стены подвала, матовые, идеально ровные, едва заметно светились. Кэтрин встала напротив окна, вырубленного под самым потолком, поймала луч заходящего солнца, ее тень скользнула по полу. Благодарно поднялась в полный рост. Как и дерево во дворе, чем-то она напоминала стариков, помогавших им в дороге.

– Кто богородица? – спросила тень.

Сердце Ньютона сжалось от боли. Кэтрин смотрела на него, ожидая ответа. Рэндж пожал плечами, неуверенно указал на Кэтрин. Она лучилась смирением и нежностью.

– Она? – в голосе тени скользнуло презрение. Но затем тон ее смягчился, тень растолковала, как ребенку:

– Это сосуд. Скорлупа Бога, а не та, кто будет его кормить и воспитывать. Ты – богородица?

– Нет! – ужаснулся Рэндж. – Это моя дочь! Я не так… Нельзя!.. Уйдем!..

– Мне жаль, – равнодушие было природой тени, но она старалась, как могла, подражала людям. – Возможно, тебе удастся родить его и сохранить жизнь дочери.

– Родить? – слово «богородица» застряло в голове Рэнджа, шаталось и ныло, как гнилой зуб.

– Нельзя родить живое, не повредив скорлупы, – тень подвела Кэтрин к столу. Та нетерпеливо дернула головой. Рэндж не верил, что помог ей взобраться. Сам! Что он делает?

«Да!» – кивнула Кэтрин, отметая сомнения. На столе рядом с ней появился нож. От живота Кэтрин, белоснежного, идеальной сферической формы исходило сияние. Все они подчинялись ему. Сияние говорило: «Пора».

Нож врос в руку Рэнджа Ньютона.

– Это никогда не кончится?

– Нет, – покачала головой тень. – Даже когда ты его полюбишь.

Эффект Доплера

Доплер очнулся, кто-то ощупывал его щиколотку.

– Эй! – простонал он. – Меня достали? Я в больнице?

Лицо Доплера укутывала зеленая кусачая масса. Он не сразу понял, что это казенное одеяло сползло ему на голову и уберегло от рассечений.

Снаружи стучало и грохало. Доплер содрал с себя заботливое одеяло и мгновенно пожалел об этом. Темноту следственного изолятора разрывал электрический треск.

– Черт! – выругался кто-то ниже по коридору, не выпуская ноги Доплера из пальцев. – Отличная нога. Как бы мне вытащить тебя отсюда?

– Помогите! – захрипел Доплер и дернул ногой, привлекая внимание спасателя. Ведь это же он? Его нашли?

– Э, нет, приятель, – невидимке не нужен был весь Доплер, только его нога. – Даже не думай оживать. Дьявол! Как удачно все складывалось.

Сэм озверел от ужаса. Он рванул ногу к себе, и внезапно она оказалась на свободе. Доплер обрадовался ноге, как преступнице, приговоренной к смертной казни, но внезапно отпущенной на свободу. Доплер подтащил обе ноги к груди, свернулся эмбрионом и только тогда начал соображать.

Последний час его жизни раскроили на сотни мелких кадров, вслепую перемешали и смонтировали в мерзкий, кислотный трип. Сэм мог теперь видеть без света. Правый глаз жутко слезился, оплакивая свою судьбу, и различал только вспышки, левый научился узнавать очертания предметов в темноте и делал это настолько четко, что Доплер чуть не поверил, что ему засунули в голову прибор ночного видения.

Неприятности на этом только начинались.

Желудок скрестился со слухом. Любой шорох вызывал мгновенные рвотные позывы. Гнутые решетки скрипели без умолку. Сэм мечтал бы отключиться, но сознание упорно выдавливало его в реальность.