Осень призраков

Кристина выгнулась дугой. Из глаз ручьями текли черные слезы. Руки ощупывали пустоту, точно не могли поверить, что коридора шириной в фут больше нет, кончился, остался под землей, где ему и место. Выбросил ее? Предал? Но Кристина здесь. Она смогла. Выбралась.

Миры, воздух, капли воды, холод и боль сталкивались в ее теле, рвали кожу и слух, резали глаза и разлетались, как бильярдные шары, взрывая голову.

Кристина помнила маму. Почему-то отдельно всплыл ее голос, он требовал чего-то ужасного. Обижал? Проклинал? Слезы жгли глаза, и тут Кристина вспомнила темный парк. Кто-то преследовал ее.

– Я помогу тебе, – шептала Барбара, придвигаясь ближе. Теплый знакомый голос. Кристина хотела закутаться в него, заткнуть уши и посидеть так, сгребая уют внутри себя в большущую кучу и строя из него шалаш, волшебное убежище, которое обнимет ее. Как мама. Мама? Где ты?

Тьма, что клубилась в голове у Кристины, понемногу рассеивалась, оседала, пряталась меж корней ее сознания, отползала в черную дыру. Кристина вспомнила, как нырнула в нее. Кто позвал ее оттуда? Она хотела кого-то спасти?

– Нам нужно идти, – Барбара оказалась настолько близко, что Кристина чувствовала ее дыхание на своей шее. – Можно, я тебя обниму?

Барбара касалась ее легко, едва ощутимо, подкрадывалась, делала все, чтобы не спугнуть. Кристину била крупная дрожь. Прикосновения мучили и ласкали одновременно. Кожа Кристины стонала. Барбара заключила ее в клетку объятий, Кристина расплакалась, но не сопротивлялась. Память швыряла в лицо рваные кадры: автобус… разоренная клумба… детская кроватка… проволока! Тусклый свет резал глаза. Кристина видела одни только тени.

Мрак внутри отступал, скрывался, не прощаясь, затягивал узелки на памяти, метил и оставлял под кожей воспоминания о траурных и торжественных прикосновениях свиты. Кристина уже скучала по ним. Мокрицы и тараканы никогда не оставляли ее одну. От рук Барбары исходил жар. Кристина вспомнила ее голос: «Стой! Дура! Стой! Что ты творишь?» Смысл слов еще ускользал, но настроение, удар читался явно. Кристина попыталась освободиться. Барбара держала крепко.

Сознание – дом на множестве опор – дало трещину, покосилось. Сквозь дыры в фундаменте оскалились химеры. Кристина закричала, и голос порвал наваждение Барбары, пол под ними рухнул, и они повисли над бездной. Но Барбара продолжала сжимать ее в капкане рук и шептала, уговаривала, врала дальше и дальше, как паук, заматывая Кристину в паутину лжи.

Пансионат испортил Кристину под себя. Сюда не привозили по ошибке, только по правде, сговору или роковому стечению обстоятельств. Приют брал лишь по-настоящему больных детей. Заглянувших за край. Отпивших из ладони лесного эльфа. Сдвинутых, как посуда, из разных, не всегда человеческих, сервизов, одновременно выставленных на стол.

– Нам нужно идти, – повторяла Барбара, прижимая к груди бьющееся тело. Ей всего-то нужно набросить петлю. – Не противься, милая, пожалуйста! Поверь мне. Здесь плохо! Очень плохо. Нам надо идти. Идти. Там станет… хорошо. Лучше!

Кристина сжалась, обмякла и вдруг рванулась всем телом. Запястья, которые Барбара протолкнула сквозь резиновую скакалку, выскользнули. Кристина села и почти членораздельно зачастила, вываливая изо рта огрызки слов.

– Иее ада! Иее ада! Иаа ама айю! Ама айю! – взгляд метался по комнате, пытаясь нащупать Барбару. – Ама фойду! Самма! Самма!

Барбара спрятала скакалку и отступила к двери. Скрип сорвался с петель и полетел по больнице предупреждать – идут! Пустые комнаты, палаты и залы насторожились, затаили дыхание и приготовились к приему гостей. Зло нетерпеливо ерзало в могиле.

Пансионат держался изо всех сил.

Ему хотелось спустить с цепи всю свору, наброситься тысячей шепелявых теней, разыграть новую драму, еще более кровавую и жестокую, залить ступени и ворчащий паркет видениями и пророчествами, таиться за каждым углом, выть и выскакивать, но время баловства вышло. Карнавал закончился. Глупцы сами шли куда нужно.

Кристину хватило на несколько сбивчивых шагов вдоль стены. Силы покинули ее, пришлось опереться на руку Барбары. Она закрыла глаза и проделала весь путь по памяти. Сейчас это была вовсе не та дорога, которой она принесла Кристину в душевую. Мир сдвинулся. Ночь перетасовала времена и маски. Пустая каморка за гимнастическим залом могла превратиться во что угодно. Барбара увидела пасть, закованную вентиляционной решеткой. Наваждение встало стеной, Барбара зажмурилась, но образы продолжали мельтешить перед внутренним взором, один другого ужасней, безумие достигло апогея, когда обнажило перед ней кости того, что сгнило в больничной земле. Барбара упала, видения накрыли ее с головой и ушли так же резко, как нахлынули. Кристина сидела у ее тела и молча гладила Барбару по голове.