Осень призраков

Барбара слышала крики. Девочек убивали. Прямо сейчас! Но она не смогла заставить себя спуститься к печи – слезы юного доктора Глотвика, склонившегося над окоченевшей Сарой, прожигали щеки. Барбара не сомневалась, печь холодна, прах Сары смешался с мусором, налип копотью на стенках трубы, развеян по ветру. Но сердце твердило, Сара ждет ее там, эта встреча могла многое изменить, но… Кристина была еще не готова.

О корнях безумия Барбара старалась не думать. Она сумела вытащить оттуда Кристину и не сойти с ума. Ей предстоит вернуться, но пока…

Не разматывая полотенец, Барбара переложила Кристину со стола в ванну. Девочка оказалась тяжелой, Барбара едва не выронила сверток с нею на пол. Бурая жидкость с благодарностью приняла подношение. Кристина дернулась, ощутив, как забирается в ее кокон теплая вода. Жуткие судороги дробили ее тело.

У Барбары тряслись руки, она не могла отвести взгляд, смотрела и смаргивала слезы, так жутко оживала Кристина, так странно билась о стенки облупленной купели, танцевала с неземной грацией, захлебывалась и стонала, прорываясь из одного круга ада в другой. Так мог двигаться червь, но не человек. Ветхие полотенца колыхались в ржавой воде пустыми рукавами. Призраки провожали Кристину в последний путь. Или приветствовали в своем царстве?

Барбара ощущала больницу как рот, источенный язвами. Не хочешь, но станешь назойливо ощупывать их языком, случайно задевать зубами, надеясь, что они пропали, заросли.

Душевая на первом этаже, здесь нашли посиневшего ребенка. Кто-то заткнул горло восьмилетней Дебры резиновой пробкой от сливного отверстия.

Личная комната кастелянши под самой крышей. Взрослая девочка сидела на стуле, обхватив ногами спинку, гордая тринадцатилетняя всадница, ей вырвали лопатки, не оставив ни капли крови ни на полу, ни на лестнице.

Флигель с заколоченными окнами, там складировали поломанную мебель. Фабию никогда не нашли бы, но Барбара впала в неистовство. Она пыталась откусить себе руки, раздирала ногтями кожу на ногах, пока ее не усмирили рубашкой. В конце концов, директор сдался. Он уже принял и понес свой крест, признав Барбару предтечей Апокалипсиса. Фабия умирала долго. Ее порезали на куски и набили ими подушки старого дивана. Смерть не тронула ее плоть. Когда останки нашли, они походили на пластиковые муляжи и пахли лавандой.

Бассейн, ныне пересохший, уже тогда казался зловещим местом. Гортензию подвесили на вышке для прыжков в воду. Ее щиколотки проткнули крюками, на которые в спортзале подвешивали канаты. Рыжие пряди Гортензии красиво развевались в голубой воде. Причина смерти осталась загадкой. В легких Гортензии не нашли воды, ни единый сосуд в ее голове не лопнул. Лицо сияло чистотой и безмятежностью. Уходя, Гортензия улыбалась.

Кабинет рентгенографии с хороводом белых скелетов по стенам пользовался дурной славой. Он оправдал ее сполна. Девочку сумели опознать, сверив списки и карту зубов. Амалия, девять лет. Обугленное тело сидело в окружении снимков, растянутых на стальные каркасы. Их подбирали специально для ежегодного рождественского карнавала. Волшебные зайцы и медведи должны были поздравить со святым праздником детей, скорбных духом. Вместо них тени на снимках обнимали Амалию за плечи и махали руками. Были счастливы.

Закуток рядом с дверью в карцер. Укутанное в шторы тело висело вниз головой, обескровленное и печальное, порезы на бедрах и запястьях кричали: ищите следы, но их никто так и не нашел. Как у остальных жертв с открытыми ранами. Ни капли крови. Ни намека. Ни следа.

Барбара пережила последнее видение, точно оно приключилось с ней только что.