Осень собак

Слизнюк не появлялся. Николая стало клонить ко сну. Все-таки бурно проведенные сутки сказывались на физическом состоянии. На столе лежали какие-то толстые тетради и журналы. Чтобы взбодриться, он осторожно потянулся к столу и взял тонкий ведомственный журнал, но сразу же за его спиной послышался злой женский голос:

– Положьте! Ничего нельзя брать со стола. Ясно?!

Николай положил журнал на место и оглянулся. На него колючими глазами глядела девица лет двадцати пяти, отвлекшаяся на секунду от болтовни с подругой. Он ехидно посмотрел ей в глаза и усмехнулся. Лицо девицы вспыхнуло от злости и, сжав пальцы до хруста, она с ненавистью впилась начальственным взором в непрошеного посетителя. Николай демонстративно отвернулся от нее. Девицы на некоторое время замолчали, переваривая происшедшее, – кто это нарушает их привычный порядок? Невесть откуда пришедшее ничтожество! Он должен знать свое место. Еще узнает его!

«Здесь ты не доктор наук, – подумал Николай, хотя хотелось сказать эти слова вслух. – А презренный проситель, которым может помыкать каждый клерк».

Встряхнув головой, Николай посмотрел на часы, был уже третий час. Он поднялся и, оставив пакет у стола, вышел в коридор. В полутемноте коридора он нашел туалет и там закурил. Где был Слизнюк? Почему задерживается? Он прождал его почти час. Может, у него совещание или неотложное дело? «Всякое бывает», – успокаивал он сам себя. Голова, вроде бы, перестала болеть, хотя похмельная тяжесть в ней сохранялась. Но зато усилилась усталость во всем теле.

Покурив, он снова зашел в кабинет Слизнюка. Того все еще не было. Он снова уселся на указанное ему ранее место. Стал бездумно разглядывать комнату, окна, выходящие на шумный Крещатик, стены, окрашенные розовой охрой, обязательный для госучреждений портрет усатого Шевченка… таким образом, он решил отдохнуть, немного отключившись от мыслей о будущем разговоре. Девицы вполголоса болтали между собой, переговаривались по телефону со знакомыми. Ваня Глицеренко все время был занят, углубленно что-то читал, потом звонил по телефону. Большей частью это были междугородние разговоры, судя по количеству набираемых цифр на телефоне, и давал серьезные указания. На Николая он не смотрел – весь в научно-государственных делах.

Дремотное состояние Николая развеял телефонный звонок, а вернее – реакция на него Глицеренко. Он вдруг заговорил не властно, а угодливо. Сейчас его рот лил слова не авторитетно, а заискивающе, что было заметно по слетавшим с его губ, междометиям:

– Так, так. Ага. Сейчас. Передам. Слухаюсь…

Закончив разговор, он аккуратно, как драгоценность положил трубку на аппарат, резко вскочил и выбежал из комнаты. Девицы сразу же напряглись, прекратили между собой разговоры, стали раскрывать перед собой толстые папки и раскладывать на столе бумаги. Николай обратил внимание, что папки брались ими поувесистее и потолще.

«Что-то назревает, – подумал он. – Должен подойти Слизнюк».

И действительно – минут через пять в комнату, вместе с Глицеренко, быстрым шагом вошел еще достаточно молодой, с короткой стрижкой, мужчина. Он быстро прошел за стол, сбоку которого сидел Николай, сел в кресло и, взглянув на посетителя, коротко бросил:

– Вы ко мне?

– Да.

– Напомните, кто вы?

– Матвеев. Из Луганска. Я по поводу своей диссертации… узнать – как она?

– А-а! – разочарованно протянул Слизнюк, и его лицо сразу же изменилось, стало скользко-доброжелательным.

«Точно, рыба!» – вспомнил Николай слова Царева о Слизнюке.

Его голубовато-водянистые глаза смотрели уже не на просителя, а мимо него, как на обузу, неожиданно свалившуюся на его голову. Лицо скривилось в предчувствии нелегкого и нудного разговора. Слизнюк, не скрывая неудовольствия, протянул:

– Знаете ли, я сейчас очень занят. Подождите меня, пожалуйста, с час. Может, чуть больше – и мы с вами поговорим. Если можно, пересядьте на тот стул, – он указал на стул у дверей и улыбнулся ласково-скользкой улыбкой, которая должна была означать его полную доступность и доброжелательность. Он не попросил Николая выйти в коридор, было бы неудобно – все работники отдела остаются, а ученого удаляют, а никакого совещания не предвидится.

– Хорошо. Я подожду, – ответил Николай, у которого, собственно говоря, не было выбора.

Он взял свой полиэтиленовый пакет и прошел на указанное место у двери, думая: «Да, действительно скользкий тип. Проскользнет в любую щелку, выскользнет из самых крепких рук».

Слизнюк, тем временем, разложил бумажки на столе по стопкам, перебросился несколькими словами с Глицеренко и они стали чего-то или кого-то ждать. Напряженное ожидание было выписано яркими красками на их лицах. Зазвонил телефон. Глицеренко схватил трубку и начал коротко отвечать:

– Ага! Да-да! Понятно, – и, положив трубку, сказал Слизнюку: – Он выходит от председателя и направляется к нам.