Осень собак

– Утвердили мою диссертацию в конце июня, – сказал, затянувшись сигаретой, Поронин, понимая, что Николай интересуется перипетиями его утверждения. – Полтора года мучили, не утверждали, все находили недостатки. Устроили вторую защиту во Львове. Это у них называется коллективная рецензия. На самом деле – та же защита.

– И послали именно во Львов?

– Обязательно! Львов считается критерием не только исторической науки, но и абсолютной истины на Украине.

– Да. Мне уже говорили в глаза – вы из Донбасса не знаете истинной истории Украины…

– Да, во Львове так могут размазать человека по стенке, что не останется сомнений в их правоте. Ну, а как у тебя дела?

– Плохо. Хуже, чем у тебя. Уже год мурыжат диссертацию, пока не дают окончательного ответа. Но скажут – нет. Точно! Не подходит им моя диссертация по идеологическим мотивам, – заключил Николай.

– Ты что, не знаешь, что наша аттестационная комиссия стала идеологическим фильтром? Отсеивают всех, кто не подходит своими взглядами державе. С нами понятно – мы напрямую связаны с идеологией, но точно также они относятся к естественным и техническим наукам. Везде находят политическую подоплеку. Расскажу тебе один только случай. Года два назад защитился из Симферополя один математик. Докторскую написал по проблеме, по которой мало специалистов. В бывшем союзе их, говорят, было с десяток человек, а в мире – может, полста. Так ему не утвердили, мотивируя тем, что это неперспективная и надуманная тема. А его работой заинтересовались за границей, предложили кафедру и лабораторию для дальнейших исследований. Узнали у нас об этом – поднялся небольшой шум. Стали выяснять, почему не утвердили и выяснили, что он участвовал в деятельности «Народного движения Крыма». Вот поэтому и зарезали диссертацию. Наша высшая аттестационная комиссия является не научным, а политическим органом.

– Знаю. Но хочется получить положительное решение.

– Если они наметили не утверждать, то так и будет. Но хуже всего, что скажут об этом не сразу, а будут тянуть, держать человека в подвешенном состоянии долгое время, выматывая нервы, забирая здоровье и убивая всякое желание в дальнейшем заниматься наукой.

– Тебе, Дмитрий, проще. Ты местный. Можешь через кого-нибудь воздействовать на них. А я провинциал, даже не могу долго сидеть в Киеве. Да и нет у меня никаких связей.

– Когда дело касается серьезных дел – многие знакомые становятся непонятливыми до дебилизма. Так что, мне не легче, чем провинциалу. А ты давно здесь находишься?

– Давно. Почти два часа. Слизнюк все время занят. А мне еще надо успеть к Линченко. Поговорить с ним.

– Ты Слизнюка дождешься только к концу работы, к шести часам, – Поронин перешел на шепот. – Он сейчас режется в джокер. Понял?

– Как?

– А так! Здесь собралась теплая компания любителей карт. До обеда они обычно покрутятся на рабочем месте, а потом запираются в одной из комнат и играют в карты. Обычно заканчивают в пять-полшестого, а то и в шесть. Но делают иногда перерывы для работы. Так что ты сегодня можешь и не дождаться их рабочего перерыва. Езжай сейчас к Линченко, а завтра утром приходи. Только так ты его сможешь поймать и поговорить.

Николай был поражен.

– Действительно – так? Ты не обманываешь?

– Конечно. Какой резон мне тебя обманывать! – обиделся Поронин.

– Может, действительно мне поехать сейчас к Линченко?

– Правильно сделаешь. А сегодня зря время теряешь.

Они вышли в темный коридор и встретили Глицеренко, который наконец-то покинул свое рабочее место и дал немного отдохнуть провинциальным соискателям от своих мудрых рекомендаций. Вполне возможно, решил в одиночестве помечтать о презенте, который ему обещал генерал.

– Здравствуй, Иван Сергеевич, – поздоровался с ним Поронин.

– Здравствуй, – коротко ответил тот.

«Они знали друг друга и обращались на «ты». И, несмотря на это знакомство, Поронину столько времени тянули с утверждением», – подумал Николай.

– Ты знаешь этого человека? – спросил Поронин, указывая на Николая.

Глицеренко, как бы впервые, присмотрелся к Николаю, – до сих пор не мог разглядеть его в светлой комнате.

– Да, что-то знакомое… – по-начальнически небрежно протянул Глицеренко, говоря о Николае в среднем роде. Бывший Ванек чувствовал себя человеком при должности. – Вспоминаю. Мы с вами где-то встречались?

– Да, Ваня, встречались и не единожды, – нарочно называя его по имени и на «ты», ответил Николай.

– Наверное, это было так давно, что я забыл, – чувствовалось, что Ванек недоволен таким обращением к нему. Он уже привык к чинопочитанию, просто так к нему не подъехать.

– Что там, Ваня, с моей диссертацией? – напрямую спросил Николай.

– Не знаю, – снова протянул Глицеренко, удовлетворенный тем, что снова стал значим и его просят. – Сами знаете, что из Львова пришла отрицательная рецензия на вашу работу.

– Но рецензию писал один человек, а ученый совет, где я защищался, единогласно проголосовал «за». Неужели мнение одного профессора весомее группы уважаемых ученых?