Осень собак

– Знаете ли, я сильно в эти вопросы не вникал. Докторские диссертации ведет сам Слизнюк, – уклонился от прямого ответа Глицеренко.

– Иван Сергеевич, – сказал Поронин. – Я тебя прошу: узнай, что можешь, о его диссертации? Если можешь, помоги. Я тебя прошу? – выразительно попросил Поронин.

– Ты же знаешь, что от меня здесь много не зависит. И сложно что-нибудь узнать, если сам непосредственно не связан с этим. Но если ты просишь, я узнаю о его диссертации. Но это, еще раз повторяю, очень сложно, – и Глицеренко почему-то тоже выразительно посмотрел на Николая, а потом на Поронина. – Ты объясни ему эти сложности. А сейчас я тороплюсь. Встретимся позже и поговорим.

– Иван Сергеевич, – обратился к нему Николай. – У меня уже нет времени ждать Слизнюка, я приду завтра. Передай ему это, пожалуйста.

– Если торопитесь, то приходите завтра. У Александра Васильевича всегда много работы, – подчеркнул Глицеренко. – До свидания.

Может быть, чуть раньше Николай и поверил бы такому объяснению, но, когда Поронин объяснил ему, чем занят Слизнюк – игрой в джокер – ему стало противно от такой бесстыдной лжи. Он резко отвернулся от Глицеренко и почти забежал в комнату отдела. Девицы, после ухода генерала, снова вели милую беседу. Николай схватил свой полиэтиленовый пакет, успев бросить на ходу «До свидания», и снова выскочил в темный коридор. Глицеренко уже не было. Поронин ждал его.

– Пошли!

И они, спустившись по лестнице, вышли на Крещатик.

8

Крещатик как всегда был переполнен народом.

– Зайдем в кафе? – предложил Николай. – По сто граммов дернем. А то противно на душе.

– В кафе «Крещатик» дорогая водка, с ресторанной наценкой. Давай лучше в магазине возле гостиницы «Днепр», там продают по госцене.

– Давай. Только пошли быстрей.

Они перешли по подземному переходу на другую сторону Крещатика и, перебрасываясь короткими фразами, подошли к майдану Незалежности. На отгороженном железными решетками участке площади стояли разноцветные палатки.

– Это голодающие? – спросил Николай.

– Да. Вроде бы, студенты. Но киевских студентов здесь нет. Они сейчас предовольны, могут гулять в такую теплую осень. Здесь в основном приезжие из Западной Украины. Нашу академию они захватили и никого в здание не пускают. Стали мы с этими студентами разговаривать, а они не могут отличить семестр от сессии. Никакие они не студенты, а сброд, собранный со всей Галиции.

– Пойдем поговорим с ними?

– Не надо. Особенно с твоим украинским произношением, – ответил Поронин, намекая на его не совсем чистую украинскую речь.

– Тогда хоть посмотрим?

Они подошли к ограждению. Внутри лагеря, между палатками, слонялись голодающие, в основном длинноволосые и небритые парни неопределенного возраста. Меньше было девушек. На асфальте возле ограждения стояли бутылки с напитками. На одноразовых тарелочках лежали бутерброды, принесенные сторонниками акции студентов. Изредка голодающие с белыми повязками на головах, на которых для достоверности было написано «голодовка», подходили к этим бутылкам, делали несколько глотков и ставили их на место. Бутерброды голодающие на виду у зрителей не ели, а брали и уносили в палатки, – видимо, для наиболее истощенных, как про себя пошутил Николай.

– Ну, посмотрел? Пошли отсюда, – сказал Поронин.

– Пойдем. Чего они хотят?

– Одно и то же. Как и несколько лет назад – смены правительства. Им все мерещится, что у власти стоят коммунисты. Чтобы трезубец был не малым гербом, а постоянным, запретить русский язык и еще черт знает что. А может, и черт не знает. Пошли!

Они отошли от ограждения, охраняемого милицией. На высоком парапете, ограничивающим тротуар с другого от дороги края, также сидели голодающие с повязками на головах и, в отличие от тех, кто был внутри ограды, отвечали на вопросы любопытствующих, разъясняли свои требования. Дмитрий с Николаем не обращались к ним, только слышали обрывки разговоров.

– Завтра решающий день. Не удовлетворят наши требования, пойдем к верховной раде и возьмем ее, если потребуется, штурмом.

– Банду коммунистов мы привлечем к ответу. Главных из них отправим на гиляку.

– Эти министры довели народ до нищеты и лишают нас и вас независимости.

– Воля или смерть! Вот наш девиз!

Вдруг среди сидящих на парапете голодающих Николай увидел знакомое лицо. Он резко остановился и Поронин недовольно спросил:

– Что случилось?

– Подожди минутку. Сейчас поговорю с одной знакомой.

Да, это была Кирисова Ольга Васильевна или попросту – Оля. Она работала доцентом в Луганском пединституте и была наиболее активной и маниакально-радикальной деятельницей национального движения в Луганске. Ей уже было под сорок, но выглядела она гораздо моложе – стройная, невысокого роста, черноволосая. Она была в плаще, несмотря на жаркий осенний день, и с такой же повязкой на голове, как у других – «Голодовка».

«Зрелый человек, – подумал о ней Николай. – А все еще детство кипит в одном месте. Все ей надо молодежную аудиторию да здоровых бугаев».