«Осень в горах» Восточный альманах. Выпуск седьмой.

Несколько человек, возвращавшихся домой с третьей молитвы, остановились возле витрины конторы и стали наблюдать происходящее. Писарь переполошился: что люди подумают? На смех его подымут! Чертова баба! Охваченный одним из приступов внезапной ярости, которые в последнее время частенько накатывали на него, он схватил Эмине за плечи, повернул ее к дверям и ударом ноги с силой вытолкнул на улицу.

В кофейнях городка потом долго обсуждали этот случай. Говорили и о том, что после отъезда Сервера городская шантрапа стала по ночам ошиваться возле дома Эмине, что однажды днем двое дюжих парней взломали дверь и ворвались к ней. Некоторые даже утверждали, что среди навещавших Эмине был и чиновник, прибывший из Урфы.

Эмине не подозревала, какие небылицы рассказывают про нее. Между тем к ней однажды действительно ворвались. Это были женщины татарского района. Обшарив дом, они утащили из него все вещи вплоть до тюфяков и подушек. В ответ на жалобу Эмине полицейские только руками разводили:

— Какие еще вещи! Откуда они у тебя? Ты прибыла в город под конвоем, и никаких вещей при тебе не было!

Бедняжка уж решилась было опять пойти к Сабри, но тут узнала, что он в отъезде, и беспокойство ее по поводу разграбления дома, поначалу утихшее немного от радостного предвкушения встречи с лейтенантом, переросло в отчаяние.

Она отправилась к жандармам и долго пыталась вызвать у них сочувствие к своему бедственному положению.

— Я в своем доме, как в гробу. Гребенку из слоновой кости и ту утащили, последняя радость была.

Жандармы молча слушали и посмеивались, однако, заметив, что чиновники демонстративно покидают свои места и выходят из комнаты, спохватились и быстренько прогнали Эмине.

Она провела тревожную ночь в пустом доме, пытаясь утешить себя тем, что скоро вернется лейтенант. «Вот приедет, — думала она, — пойду к нему, все расскажу. Пусть хоть прибьет, только бы помог!»

Однако лейтенант все не приезжал.

Оборванная, изголодавшаяся, Эмине бродила по базару между продуктовыми лавками, привлекаемая запахами съестного, отовсюду ее гнали, осыпали ругательствами. Иногда она забредала на чей–нибудь огород, в изнеможении падала на землю и забывалась на какое–то время. Над ней смеялись, задирали ее. Никому в голову не приходило подать милостыню обессилевшей от голода женщине.

Ударили холода. Зарядили дожди, порой с мокрым снегом. Эмине стала побираться, стучась в двери тех домов, откуда доносился запах свежеиспеченного хлеба. Но ответы были неизменны: «Не пекли еще», «Из печи не вынимали».

Однажды она целый день провела у дверей полицейского комиссара.

— Пусть ждет хоть сорок дней, ничего не добьется, — отмахивался комиссар, когда дверь открывалась, и он видел, что Эмине все еще ждет.

Какой–то молоденький полицейский сжалился над ней, достал кошелек, вынул куруш. Куруш — это же целая лепешка! Но комиссар, заметивший через открытую дверь, что полицейский собирается подать милостыню, вылетел из комнаты как ошпаренный.

— Не давай ей! — заорал он, дико вращая глазами.

И рука Эмине, протянутая за монеткой, повисла в воздухе.

Судьба уже сбила с ног эту женщину, обрушив на нее цепь невыносимых страданий. Удар каждого звена этой бесконечно длинной цепи всякий раз причинял ей особую, не сравнимую ни с чем боль, превращая все ее тело в одну сплошную кровоточащую рану.

Для Эмине, привыкшей с фатальной покорностью сносить все превратности судьбы, эта молотящая ее цепь стала единственной реальностью ее жизни. Женщина почти физически ощущала ее удары… но с таким откровенным зверством она сталкивалась впервые.

Она подняла на комиссара свои большие глаза и посмотрела на него долгим взглядом. Любой человек на ее месте глядел бы на своих обидчиков голодным волком, готовым растерзать их на месте. Но в этом взгляде отражалась только бесконечная боль, боль всех ее мук, испытанных за годы бродячей жизни.

Ни слова не говоря, Эмине повернулась и, пошатываясь, пошла прочь со двора.

VI

Влиятельные жильцы города были возмущены поведением Эмине, которая, побираясь, слонялась по базару, заглядывала в лавки, отсыпалась в придорожных канавах.

Однажды к каймакаму прибыла делегация чинных мусульман в пышных чалмах. Смысл их просьбы был таков: в городе живут достойные люди, никто не поможет этой грязной потаскухе, даже если она будет подыхать с голоду. Поэтому от греха неплохо бы сплавить ее отсюда куда–нибудь подальше. Каймакам отвечал им, что самолично он ничего сделать не может. Однако, видя, что дело принимает серьезный оборот, согласился написать письмо начальнику округа. Письмо было написано и отправлено, однако каймакам знал по опыту, что, пока оно дойдет до центра, пройдет там через нужное количество инстанций и вернется обратно, пролетит не один месяц.

Тем временем из отъезда вернулся Сабри и, неожиданно подобрев, отдал хозяину пекарни приказ выдавать Эмине в день по одной булке из своего пая. Эта булка показалась ей слаще меда. Женщина делилась своим счастьем со всеми подряд.