Алиса требовала, чтобы он снял со стены часы с кукушкой, поскольку они старомодны и портили вид комнаты. Хаттар к тому времени уже разлюбил жену, и ее капризы неизменно вызывали в нем раздражение.
— Я тоже старомоден, — закричал он в гневе. — Ты что, забыла, что я крестьянин и смыслю лишь в торговле! Поэтому мне понятен один лишь язык, язык денег!
Потом он сказал себе: «Кто ты сейчас, Хаттар? Когда–то в родной деревне ты был уважаемым человеком, любимым сыном, имел клочок земли. А что теперь? Ты превратился в крохотный винтик всей этой адской машины. Чему ты научился? Новому языку? Узнал новую страну? Нет, ты остался невеждой. Что ты приобрел? Деньги? Но они не могут принести счастье ни тебе, ни твоим родителям, ни твоей любимой — Зумруд…»
И вновь ожила в его памяти любимая. Где она сейчас, Зумруд, как ей живется? Только один человек понимал его, утешал в тяжкие минуты, как родного сына, — это была служанка, старая сирийка, которую много лет назад судьба забросила в Америку.
Как–то вечером, когда Хаттар сидел с женой и друзьями–американцами в ресторане, к ним подошла служащая ресторана и передала Хаттару записку, сказав, что это от той госпожи, которая стоит у окна. Пока Хаттар читал записку, выражение его лица менялось. Потом он встал и пошел к окну, где его ждала незнакомка. Они поговорили, и Хаттар, прощаясь, оставил ей свою визитную карточку. Когда он вернулся к своему столику, жена и его друзья собрались уходить. Всю дорогу они молчали, а дома жена при всеобщем одобрении друзей заявила ему, что жить с ним больше не намерена. В это время в дверь позвонили. В комнату вошла та самая женщина, с которой Хаттар говорил в ресторане. Она сняла рабочую спецовку и осталась в поношенном, дешевом платье. Увидев ее, Алиса вскрикнула, а Хаттар словно окаменел. На крик Алисы прибежала служанка Саида. Незнакомка подошла к Алисе и хотела ей что–то сказать, но та оттолкнула ее, закричав: «Не подходи ко мне, не касайся меня!» — выбежала из комнаты в сопровождении друзей–американцев. Чтобы не упасть, незнакомка схватила за руки Саиду, и они обе грохнулись на пол.
Хаттар растерялся, в глазах его были гнев и изумление. Саида, та самая Саида, которая была для него олицетворением древней Сирии, самый дорогой для него человек в доме, лежала у его ног беспомощная и неподвижная. А рядом эта жалкая женщина, совсем обессиленная. Там, на родине, она была нежной и благоухающей, как роза. Но теперь нет ни аромата, ни нежности, есть пятеро детей и муж, пьяница и картежник.
А ты, Алиса, кто ты? Ты крадешь красоту у жизни, чтобы превратить ее в нечто порочное.
А ты, Хаттар? Был ли ты когда–нибудь счастлив? И перед глазами Хаттара поплыла его родная земля, и ему казалось, что он трудится на этой земле, а над ним в вышине поют птицы его родины.
Вмиг развеялись призрачные надежды Хаттара, остались только разочарование и смерть и шум города, который никогда не спал. И почудилось Хаттару, что город этот — огромная башня с тысячью колес, которые вращаются с головокружительной быстротой и на башне этой едут бродяги, невежды, они слепо следуют туда, куда влечет их эта машина, а на верхушке башни — огромные часы, и большая птица, откидывая крышку, выкрикивает свое «ку–ку!». А пассажиры шепотом повторяют. «Это и есть те часы! Те самые часы!»
Хаттар склонился над бездыханным телом Саиды и сказал женщине:
— Помоги мне, Зумруд.
Они вынесли мертвую Саиду из комнаты».
Тут Абу Мааруф умолк, а потом сказал: «Вот и история. А поведал ее тебе сам Хаттар».
Два солдата
Аббас покинул дом до рассвета. Он не помнил ни как вышел, ни как дошел до опушки густого леса, отделявшего его дом от большой дороги. Он шел, ничего не видя вокруг. Ему казалось, что земля уходит из–под ног, деревья обрушиваются на него, а небо опускается, грозя стереть его с лица земли.
Дело в том, что накануне вечером он получил повестку из военного министерства с требованием явиться в семь ноль–ноль на ближайший призывной пункт. Фронту нужны были мужчины, а пушкам человеческое мясо.
Призывной пункт находился в восьми милях от его дома. Идти надо было пешком, потому что жил он в глухом, отдаленном местечке и в его распоряжении не было никакого транспорта, кроме осла. А ослом он воспользоваться не мог — некому было отвести его домой.