«Осень в горах» Восточный альманах. Выпуск седьмой.

Снег на улицах давно растаял; пешеходы, лошади и колеса смешали талую воду с землей и превратили ее в густое, липкое, блестящее месиво. Но рикши, демонстрируя ловкость ног (ведь бывает не только ловкость рук!), пробирались по этому месиву, балансируя, пританцовывая, разбрызгивая ногами грязь, и наконец добрались до «Восточного спокойствия».

— Вас ждать, господа? — спросили рикши.

— Вот еще выдумали! Вы хотите, чтобы мы вернулись домой грязные, как свиньи?! — отрезал У Дуань, опасаясь, как бы окружающие не поняли, что у него нет собственного, арендованного рикши, — ведь это была его тайна!

— Куда же мы пойдем — в «Абрикосовые цветы» или «Сливу в золотой вазе»?

Это были харчевни, недавно открытые сучжоусцами — уроженцами города, славившегося своими красивыми женщинами.

— Все равно! — ответил Мудрец, с унылым видом протискиваясь сквозь толпу вслед за Оуян Тянь–фэном и У Дуанем. Все люди казались ему сейчас какими–то бездушными марионетками. В витринах мелькали флаконы парижских духов, пестрые резиновые игрушки, привезенные из Нью–Йорка. Кому все это нужно? Улыбающиеся красавицы, еще более ослепительные, чем манекены, алчно устремляли на витрины горящие, как алмазы, глаза. Одни, гордо вскинув голову, заходили в магазин, намереваясь удовлетворить свои агрессивные стремления; другие, щупая кошельки, украдкой глотали слезы и шептали:

— Ничего хорошего здесь нет…

«Разве это жизнь?» — думал Мудрец. Теперь ко всему, что он видел, мгновенно добавлялся вопросительный знак: «Абрикосовые цветы»? «Слива в золотой вазе»? Я сам?

— Пойдем в «Абрикосовые цветы», выпьем шаосинского желтого! — заявил У Дуань и подмигнул: — Тамошняя хозяйка такая красотка!

Они поднялись на второй этаж и для начала заказали пачку сигарет. Мудрец закурил, морщины на его лбу разгладились, и он забыл, что к сигаретам тоже нужно добавлять философский вопросительный знак.

— Чжао, дорогой, открой нам свою тайну! — не выдержал У Дуань.

Оуян укоризненно взглянул на него, хотя его улыбающееся лицо тоже выражало любопытство, и спросил:

— Что будешь пить?

Мудрец откинул назад голову и выдохнул струйку дыма. Его намерение решать важнейшие проблемы человеческой жизни несколько ослабло, но он не собирался сразу от него отказываться, чтобы не прослыть легкомысленным.

Оуян Тянь–фэн едва заметно усмехнулся непонятно чем, даже не губами, и стал совещаться с У Дуанем насчет вина и закусок. Когда официант все принес и расставил на столе, Мудрец, сохраняя полное безразличие, немного закусил и стал изучать рекламу виноградного вина «Пять звезд», висящую на стене.

— Старина У, — предложил Оуян, — давай сыграем в фигуры [26]!

— Давай!

Мудрец, продолжавший изучать рекламу, надеялся, что его тоже пригласят, и тогда он сможет отказаться, продемонстрировав тем самым свою твердость. Но его не пригласили.

— Ну вот, из трех раз ты проиграл всего один! — сказал У Дуань Оуяну, налил ему рюмку, а себе две, и повернулся к Мудрецу: — Ну, ты мастер отлынивать от выпивки.

Мудрец промолчал.

— Оставь его в покое, — вмешался Оуян. — Он явно нездоров. Раз уж он сказал, что не будет пить, значит, не будет. Видишь, он даже смотреть на вино не желает! Просто молодец!

Чжао почувствовал облегчение: Оуян Тянь–фэн умел подобрать ключик к его сердцу. Сообразительные люди не всегда стремятся радовать собеседника; порою они, напротив, разжигают его тоску или гнев и доводят их до высшей точки, после чего приходит неожиданное успокоение, слезы уступают место смеху. Так рассердившийся ребенок, не зная, на ком сорвать злость, горько плачет, а бабушка говорит ему: «Ну вот, поплакал, и полегчало!» Человеку, не привыкшему болеть, в критический момент полезно сказать, будто он выглядит гораздо лучше, и тогда лекарства начинают действовать с удесятеренной силой. Тому же, кто находит в болезнях удовольствие, надо порекомендовать еще какие–нибудь лекарства, пусть самые невероятные, и он обрадуется: ваше сочувствие и умение наслаждаться «красотой болезни» подействуют успокаивающе.

Оуян это отлично понимал. У Дуань снова проиграл ему, выпил штрафную рюмку и повертел ею перед Мудрецом: «Пустая!» Мудрец нахмурился и зажмурил глаза, продолжая играть роль тяжело больного, но винный запах уже ударил ему в нос и приятно защекотал в горле. Мудрец почесал кадык, желая показать, как сильно болит у него горло, но в это время У Дуань обратился к нему:

— Давай теперь с тобой на пару, Чжао, а то я никак не могу обыграть этого мошенника!

— У тебя что болит, живот или голова? — спросил Оуян.

— Все у меня болит! — мрачно ответил Мудрец, чувствуя, как боль из горла постепенно проникает в живот.

— И тело зудит?

— Ужасно.

— Не иначе как простуда, — с ходу поставил диагноз Оуян.

— Все этот чертов Чунь Второй! — воскликнул Мудрец. — На таком холоде всучил мне горячий батат!

— Может, вина выпьешь для профилактики? — предложил Оуян. Его заботливость была поразительна.