Осень в Калифорнии

За едой все пили русскую водку и украинскую горилку. Запивали квасом. Но что квас, квас – ерунда, мадам Грива постаралась на славу и выдала на-гора заливного порося: маленький свин лежал на столе как живой, разве что не хрюкал; вокруг в хрустале истекали соком грибки, маринованные помидоры и малосольные огірки; а домашний хрен! Не хрен, a безмолвное счастье и восторг.

– Кошерные, – довольно произнес Лев Давыдович, подцепив маленький огурчик на трофейную вилку. Никто из гостей его не понял и не засмеялся. В соседней комнате кричал со сна дурным голосом нездоровый Ондрийка. к утру Лев Давыдович напился, что случалось с ним крайне редко.

* * *

Праздник праздником, а где же Саша? Саши нигде нет. Мало того что юноша несколько подзабыл Розали, открыв для себя с помощью парочки школьных приятелей Филлмор, так называемый Гарлем Сан-Франциско – мир свинга и блюза, мир 24-часового наркотического воркования, взаимного подзуживания, гортанного хохота, самозабвенного пения и экстаза, он и родителями стал манкировать. Парень проводит время неизвестно где, пропускает занятия в колледже, возвращается домой не раньше одиннадцати-двенадцати вечера, весь пропахший дешевым табаком, и в ответ на вопросы родителей лишь пожимает плечами. Кто знает, чем он занимается, о чем он думает, чего ему хочется?.. Не ровен час и одна из этих певичек – Билли Холидэй, Кенни Дорхем, про Эллу, которую все любовно называют не иначе как «толстая Элла», и говорить нечего – вытеснят из сердца увлекающегося подростка нашу крошку Розали.

В новогоднюю ночь Саша вернулся домой около одиннадцати часов вечера. Поцеловав мать, он пошел переодеваться. За стол мать и сын сели без четверти двенадцать. Сын положил себе на колени белоснежную накрахмаленную салфетку и наполнил свой бокал минеральной водой.

– Папа у Гривы? – спросил он. – А ты почему не пошла? – Но, заметив болезненную гримасу, исказившую красивое лицо Нино Александровны, тут же перевел разговор на другую тему. Его внезапно захлестнула волна нежности. Он встал и неуклюже обнял мать: – С Новым годом, мамочка! С новым счастьем! У нас все-все будет хорошо, вот увидишь, ты только не переживай, мы скоро вернемся в Тбилиси, ты снова начнешь петь… Все будет, как раньше…

– С Новым годом, сыночек, конечно, все будет хорошо, ты же знаешь, папа не мог не пойти к Гривам… – Нино Александровна налила себе в бокал боржоми. – А нам и вдвоем с тобой неплохо, правда ведь, мой ненаглядный, давай выпьем за то, чтобы нам всегда было хорошо…

На кухне работает радио, часы бьют полночь, где-то на улице радостно кричат возбужденные люди. Мать и сын встают, чокаются бокалами с минеральной водой и молча смотрят друг другу в глаза. Нино Александровна вдруг ставит свой бокал на стол и порывисто обнимает сына. Мать и сын понимают друг друга без слов.

– Саша, хочешь я тебе спою?

– Конечно, мамочка, а ты знаешь, где я был? Я был на концерте в Филлморе, там сегодня пела Элла Фицджеральд, ну да ты о ней точно слышала… Такой концерт был, ну просто такой… Потрясно! И вообще она, Элла, такая удивительная, необыкновенная… немного толстовата, правда, кстати, ее так все и зовут: «толстая Элла»… Зато эти, ну эти, как его… она пела свинг… Ты знаешь, что такое свинг, нет? Хочешь пойдем в следующий раз на ее концерт вместе?

– Ты хочешь, чтобы я тебе спела, или ты предпочитаешь просвещать твою необразованную мать на предмет джаза? Ты ведь знаешь, Сашенька, что я не особенно люблю всех этих, в том числе и твою Эллу… Ну так что же мне тебе сегодня спеть?

Разыграв артистическую ревность, Нино Александровна была абсолютно права: хвалить одной певице другую – дурной тон; удивительно, что Саша, обычно такой чуткий, этого не понял.

Нино Александровна села за рояль и, аккомпанируя себе, спела парочку грузинских романсов. Пока она задумчиво перелистывала ноты, Саша подошел к бару, налил в бокал виски и выпил его залпом, не разбавляя. Такого раньше не случалось. Поступок сына неприятно поразил мать. Она промолчала и петь больше не стала.

Интересно, почему Нино Александровна ничего не сказала Саше… Может быть, из гордости?

* * *

Четвертого января, в пятницу, магазин «Life & Light» был все еще закрыт на рождественские каникулы, и хроменькая продавщица Мэри пригласила Розали с дочками на ланч в свой небольшой домик в Беркли. На стол она выставила салат, запеченную в духовке утку с яблоками и два гамбургера – для девочек. Запивали все это сладким домашним лимонадом, а на десерт был подан домашнего изготовления чизкейк. После застолья женщины удобно устроились на террасе, потягивая шерри. Девочки мирно играли в саду.

– Ну так что? Ты еще встречалась с этим своим Гудини? – неожиданно спросила хозяйка у Розали.

Та сделала большие глаза:

– Ты о чем, детка, конечно нет. А что, по-твоему нужно было? Мальчик очень даже ничего себе, на вид симпатяшка… Можно было бы, конечно, но увы… К тому же я не уверена, что мой Айк это одобрил бы, – задумчиво растягивая слова проговорила Розали, и женщины дружно рассмеялись.