Осень в Калифорнии

Пока Саша и Розали сидели в бистро на город упал туман и белесая ночь плотно окутала улицы и дома промозглой сыростью. Расстались они неожиданно сухо. Саша не понимал, что случилось, и готов был всю вину взять на себя. Проводив Розали до машины, он что-то неразборчиво буркнул, неловко сжал в своей ручище ее лапку и, не оглядываясь, понесся вверх по Буш-стрит. Парень надеялся добежать до вершины Ноб-Хил, а оттуда уже перебраться на Калифорнию, спуститься на Коронет, где в квартире респектабельного жилого дома его ждут родители. Мальчик никогда еще так поздно не возвращался домой. Внезапно он вспомнил: «в шесть часов и ни минутой позже» – время, к которому он должен был вернуться, планировался совместный поход всей семьи Тоников в театр, и не на какую-нибудь оперетку, а на редко исполняемую оперу Делиба, со знаменитой Лили Понс в главной роли. Ну помните, полузабытая опера «Лакме», из которой нынче исполняют, разве что арию с колокольчиками…

– Ты должен быть дома не позднее шести, как штык! – предупредил Лев Давыдович сына вчера вечером. – Ты ведь знаешь, как важно маме послушать Лили Понс, и то, что нам удалось купить билеты на ее выступление, – это большая удача. К тому же я договорился встретиться с представителями немецкого антифашистского комитета, они тоже будут в театре, a после спектакля мы все идем ужинать в новый мексиканский ресторан «Tres kilos»[76].

Если бы мы спросили Сашу, какие чувства он испытывал по отношению к взрослой замужней американке, с которой только что провел вечер, он, наверное, растерялся бы и ничего не ответил. В его душе царили свойственные влюбленным подросткам смятение и хаос, вперемешку с восторгом, чего ни в коем случае нельзя сказать о его безоговорочной любви к матери.

По мере приближения к дому Саша с каждым шагом все сильнее осознавал непоправимость ситуации и приходил в отчаяние.

* * *

Нино Александровна лежала на оттоманке в дальней комнате и смотрела в потолок. Она не сняла ни блестящего черного платья, ни жемчужной нитки. Рядом с оттоманкой приютились две замшевые туфельки. Из глаз заслуженной грузинской певицы скатилось несколько крупных слезинок. Лев Давыдович, в своей любимой сванской шапочке, мрачно ходил взад-вперед по квартире и что-то мычал себе под нос.

Услышав Сашин голос в прихожей, Нино Александровна взяла себя в руки и мудро решила скандала не затевать. Она легко поднялась с диванчика, небрежно оправила кудри и, подцепив ногой непослушную туфельку, обратилась к мужу:

– Ну что ж, видимо, не судьба. В конце концов, на этой Лили Понс свет клином не сошелся, а арию Лакме я и сама спою не хуже, правда, Лёвочка? Черт с ними, с колокольчиками, давайте веселиться!

Она проследовала в ванную комнату, посмотрев на себя в зеркало, покачала головой, вытерла платочком чуть припухшие от слез глаза, припудрила носик и возвратилась в гостиную. Ее Лёвочка словно только этого и ждал: он перестал жевать давно погасшую трубку, подбросил вверх и ловко поймал свою сванскую шапочку и предложил поужинать дома. Во-первых, можно разогреть хачапури, во-вторых, у него есть бутылочка мукузани, и вообще зачем куда-то тащиться, если так хорошо дома.

После ужина Лев Давыдович завел граммофон, и вся семья слушала трофейную пластинку Милици Кориес: на одной стороне была первая ария Царицы Ночи из «Волшебной флейты» Моцарта, на другой – вальс Иоганна Штрауса «Голубой Дунай».

Перед сном, оставшись наедине с Сашей, Лев Давыдович подмигнул сыну и спросил:

– Скажи, а где все-таки ты был? Мы чуть в полицию не стали звонить. Слава богу, нас Дэшил отговорил, сказал, что по собственному опыту знает – с полицией лучше не связываться. Ты случайно не заблудился?

– Да нет! – сказал, глядя отцу в глаза, Саша. – Я спустился по Маркет к набережной, вышел к Фишермен-Ворф, к пристани, и там случайно разговорился с беглецом из тюрьмы Алькатрас. Жуть как интересно.

Зачем соврал, Саша и сам не знает, а вот как его отец мог такой глупой лжи поверить, это необъяснимо. Свой китайский фонарик мальчик забыл в бистро.

* * *

Розали ехала на машине по Маркет-стрит и всю дорогу ругала себя последними словами: «Беби, остановись, хватит. А то смотри, какая ты неугомонная: мужа сменила, так тебе все еще мало – нужно с мальчиком поиграться, постыдилась бы! Ну как можно так распускаться?»

И все же как бы женщина себя ни корила, раскаянья она при этом не испытывала. Перед тем как свернуть по направлению к Форест-Хилл, она вырулила на тротуар и, остановив на минутку машину, вылезла, чтобы подышать свежим воздухом. Розали чувствовала, что ее лицо горит. Липкий туман остался там, внизу, в центре города, а здесь над Розали горели звезды и воздух обдавал приятной свежестью. Она, вспомнила, как Саша, безуспешно пытался научить ее произносить имя Це-ре-те-ли, выделывая какие-то шелестящие звуки, похожие на хлопанье стрекозиных крылышек, и громко рассмеялась.