Осень в Пекине. Рассказы

Он сел на землю и заплакал, как накануне. К нему маленькими шажками подбежал зверек, соскучившись по своему другу. Помощник закрыл глаза. Зверек прижался к его щеке теплым нежным тельцем — помощник пальцами сдавил ему шею. Вырваться зверек не пытался, и, когда прижавшееся к его щеке тельце стало холодным, помощник понял, что он задавил своего друга. Тогда он встал. Спотыкаясь, вышел по аллее на дорогу. Он брел куда глаза глядят, а хозяин уже не шевелился.

VII

Он пришел к большому пруду, где водятся голубые марки. Марки ценились не очень высоко: их в неглубоком пруду были сотни, размножались они круглый год.

Близилась ночь, и вода светилась далеким и загадочным светом.

Он достал из сумки два колышка и воткнул их в землю рядом с прудом, в метре один от другого. Затем натянул между ними стальную тонкую проволоку и, прикоснувшись к ней, взял грустную ноту. Проволока располагалась параллельно берегу, в десяти сантиметрах над землей.

Помощник отошел на несколько метров назад, повернулся лицом к воде и пошел прямо на проволоку. Глаза у него были закрыты, он насвистывал нежную мелодию, которую так любил его зверек. Он медленно приблизился к проволоке, зацепился за нее и упал лицом в воду. Он лежал в пруду не шевелясь, и под застывшей гладью воды голубые марки уже присасывались к его впалым щекам.

СОЛЕНЫЕ СЛЕЗЫ ЛЮБВИ

I

За восемнадцать километров до полудня — то есть за девять минут до того, как часы пробьют двенадцать, поскольку скорость была сто двадцать километров в час и это был автомобиль, Фаэтон Добряк остановил машину у обочины тенистой дороги, повинуясь поднятой руке обладательницы многообещающего тела.

Анаис решила воспользоваться автостопом лишь в самый последний момент: она знала, сколь дефицитны сейчас всякие автомобильные железяки. Подтолкнула ее к этому мысль о том, что и хорошая обувь — дефицит не меньший.

Фаэтон Добряк — на самом деле его звали Оливье — открыл дверцу машины, Жаклин села (Анаис было ее вымышленное имя).

— Вы в Каркассон? — спросила она голосом сирены.

— Я бы с радостью,— ответил Оливье,— но вот не знаю, по какой дороге повернуть за Руаном.

— Я вам покажу,— сказала Жаклин.

Находились они совсем недалеко от Гавра и ехали в парижском направлении[45].

Еще через три километра Оливье, человек от природы застенчивый, снова остановил свой фаэтон и полез с разводным ключом на левое крыло, чтобы повернуть зеркальце заднего вида.

Теперь, повернувшись влево, он мог видеть девушку в три четверти, а это лучше, чем не видеть ничего. Она сидела справа от него и улыбалась. Улыбка, лукавая в глазах Оливье, на самом деле была совершенно обычной.

На заднем сиденье были только Майор, пес и два чемодана. Майор спал, а чемоданам было несподручно дразнить пса — тот сидел слишком далеко от них.

Оливье убрал разводной ключ в жестяную коробку под фартуком, сел за руль, и машина поехала дальше.

Он мечтал об этом отпуске, начиная с конца предыдущего, как и все много работающие люди. Одиннадцать месяцев готовился он к этому дню, такому счастливому для всех отпускников, особенно когда едешь поездом: однажды ранним утром сядешь в вагон и помчишься к раскаленному безлюдью Овернских тропиков, что тянутся до самой Од[46] и гаснут лишь в сумерки. Он заново переживал свое последнее утро в конторе, вспоминая, как он, забросив ноги на стол, бросает в корзину папку для корреспонденции, как приятно было спускаться на лифте, возвращаться к себе домой на Набережную улицу; солнечный зайчик от металлического браслета плясал перед его глазами, кричали чайки, лужайки были серо-черные, порт жил своей жизнью, правда, несколько вялой, а из аптеки Лятюлипа, соседа снизу, доносился сильный запах дегтя.

Как раз в это время в порту разгружали норвежскую баржу с сосновым лесом, напиленным на кругляши в три-четыре фута длиной, в воздухе носились картинки вольной жизни в бревенчатом домике на берегу Онтарио, и Оливье жадно ловил их глазами, потому и споткнулся о стальной трос и оказался в воде, отягощенной мазутом или, скорее, облегченной им, поскольку его удельный вес меньше. А еще в воде плавал разный летний мусор...

Но все это было вчера, а сегодня самые сокровенные фантазии Оливье блекли в сравнении с действительностью: он за рулем своей машины, вместе с Жаклин, псом, двумя чемоданами и Майором.

Вместе с Жаклин, имени которой Оливье еще не знал.

II

За Руаном Жаклин грациозным жестом показала Оливье дорогу и еще ближе придвинулась к нему — теперь ее темные волосы касались щеки молодого человека.

Глаза у него затуманились, он пришел в себя лишь через пять минут и смог наконец отпустить педаль акселератора, которая ушла назад неохотно: с прежнего места она видела сквозь маленькое отверстие в нижней части корпуса добрый кусок дороги.