Осень в Пекине. Рассказы

Дорога с большой скоростью наматывалась на шины, но усовершенствованное приспособление, созданное на основе клещей "Супер", продающихся в магазине "Велосипедист", автоматически отсоединяло ее, и, растянутая от быстрого движения колес, она падала вниз мягкими волнами. Дорожные рабочие резали ножницами образовавшиеся выпуклости; их высота возрастала прямо пропорционально скорости движения машины и в свою очередь влияла на коэффициент растяжения. Спорт неблагодарный, однако за счет сэкономленного таким образом щебеночного покрытия ежегодно строились новые дороги, и их поголовье во Франции неуклонно росло.

По обе стороны дороги стояли деревья, не принимавшие участия во вращательном движении: их надежно удерживали в земле специально для этого предусмотренные корни. Тем не менее деревья иногда подпрыгивали от неожиданности, так случилось и когда мимо них проезжала машина Оливье: она ужасно тарахтела; их ветви не касались телефонных проводов, поэтому попрыгунчики не могли быть предупреждены о том, что к ним подъезжает машина,— кстати, за попытку войти в контакт с проводами ответственные работники неминуемо подвергали нарушителей подрезке.

Птичьи гнезда привыкли к разного рода толчкам еще с тысяча восемьсот девяносто восьмого года и поэтому сохраняли теперь олимпийское спокойствие.

Маленькие облака придавали небу вид неба, усеянного маленькими облачками,— на самом деле таким оно и было. Солнце освещало, ветер перемещал воздушные массы или же наоборот — воздушные массы порождали ветер; дискутировать на эту тему можно достаточно долго, поскольку "Малый Лярусс" определяет ветер как "движение воздушных масс", а движение ветра — это и то, что двигает, и то, что движимо.

Время от времени дорогу перебегали морские свиньи, но это был всего лишь обман зрения.

Оливье все еще видел в зеркальце на три четверти Жаклин, и в сердце его зарождались смутные желания — даже Макс дю Вези[47] не сказал бы об этом иначе.

Толчок, более сильный, нежели предыдущие (их уже было несколько), вывел Майора из оцепенения. Он потянулся, поскреб физиономию пятерней, достал из кармана расческу и привел в порядок свою гриву. Вынул свой стеклянный глаз из соответствующей глазницы, поплевал на уголок носового платка и тщательно протер им упомянутое око, которое и протянул псу, однако тот от обмена отказался. Тогда Майор вставил глаз на место и наклонился к переднему сиденью, желая завязать разговор,— до сих пор Оливье и Жаклин изредка обменивались предельно скупыми репликами.

— Как вас зовут? — спросил он, облокотившись на спинку сиденья между Оливье и девушкой.

— Жаклин,— ответила она, слегка повернувшись влево и показав Майору свой профиль, вследствие чего Оливье наконец-то увидел ее фас.

Созерцание новой части Жаклин, открывшейся перед Оливье, до такой степени поглотило последнюю четверть зрения водителя, что тот не смог вовремя заметить появление на дороге одного фактора; в результате не сработал соответствующий рефлекс, и ничего не видя перед собой, кроме упомянутой уже новой части пассажирки, водитель наехал на этот самый фактор, оказавшийся козой.

Отскочив рикошетом от козы, он врезался в каменный столб, установленный хозяином авторемонтной мастерской справа от двери с тем, чтобы можно было различать правую и левую стороны. Обняв изголодавшийся по сюрпризам столб правым крылом, машина Оливье пролетела по инерции и затормозила в самой середине мастерской.

Хозяин счел своим долгом отремонтировать автомобиль, а Оливье помог Жаклин выйти со своей стороны, так как правую дверцу владелец мастерской уже снял.

Майор и пес тоже вышли из машины и отправились на поиски ресторана, желательно с баром: Майору хотелось выпить.

По дороге они выяснили, что коза — первопричина аварии — осталась стоять на месте как ни в чем не бывало, цела и невредима, поскольку была деревянной, а в белый цвет ее выкрасил хозяин мастерской, желавший привлечь благодаря этому созданию новых клиентов. Проходя мимо, Жаклин погладила козу, а пес в знак симпатии оставил у одной из ее ног свой памятный след, не высыхавший еще некоторое время.

Единственный в округе ресторанчик — "Коронованный Тапир" — представлял собой дивное зрелище. В углу стояло что-то похожее на каменное корыто, в нем пылали угли, вокруг копошились мужчины, один из них ожесточенно бил молотком по куску раскаленного металла в форме лошадиной подковы. Но что еще более любопытно, рядом стояла, согнув левую заднюю ногу, с холщовым мешком на шее сама лошадь. Она что-то пережевывала могучими зубами — не мрачные ли мысли? Пришлось признать очевидное: ресторанчик был напротив.

Майору и псу подали на белой скатерти пустые тарелки, ножи, вилки, стаканы и солонку-перечницу с горчичницей посередине да еще и принесли что-то поесть. Перекусив, Майор выпил стаканчик какой-то бурды и отправился вместе с псом переваривать пищу в поле люцерны.

Оливье и Жаклин остались одни в тени грабовой аллеи.

— Так, значит, вы знали, что я еду в Каркассон? — спросил Оливье напрямую.

— Нет,— ответила Жаклин,— но я счастлива, что и вам туда надо.