Осень женщины. Голубая герцогиня

Эскье молчал; его высокая фигура согнулась, его профиль рисовался на стекле кареты, покрасневшем от сумерек… Жюли чувствовала, что среди этого молчания углубляется ров, отделяющий ее от ее старого друга.

Но экипаж остановился. На пороге отеля ждала Тоня.

- Где же Клара? - прошептала Жюли.

- Я не знаю, моя Йю… Вероятно, в моховой гостиной. Ты-то, по крайней мере, хорошо ли путешествовала?

Жюли ничего не ответила. Она прошла мимо старухи и торопливо стала подыматься по лестнице.

Она жаждала видеть Клару.

В полутьме моховой гостиной она увидала ее лежащей на кушетке. Действительно ли она задремала или притворилась проснувшейся? Жюли увидела ее такой бледной, такой худой, такой слабой, что она тотчас же снова стала для нее любящей жалостливой матерью.

- Мне говорят, что ты нездорова, дорогая?…

Она протянула ей объятия… Клара как-то неуловимо колебалась, но потом дала себя обнять и поцеловать. М-mе Сюржер почувствовала волнение этого слабого тела при ее объятии и заметила, как быстро девушка отвернула голову. Эскье вошел сюда и рассеянно перелистывал какую-то партитуру у рояля.

Клара спросила:

- Вы здоровы?

- Да, я совсем хорошо себя чувствую, - ответила Жюли, несколько смущенная пристальным взглядом черных глаз молодой девушки. - Но это ты, моя маленькая, нездорова, как я слышу?…

- О, нет! Я совсем здорова, у меня ровно ничего нет, ровно ничего нет, уверяю вас…

Она полуобернула голову и откинула вперед руки, как бы для того, чтобы отдалить сразу и любопытство и сожаление. Жюли поняла, что не имела никакого права бороться и утешать это невинное горе, причиною которого была она. В ней снова пробудилось сознание, что окончились дни молчаливого беспокойства, что начинается мучительный кризис, после которого ее любовь восторжествует или умрет.

Наступило тягостное, для всех троих, молчание. Эскье произнес, чтобы прервать его:

- Вы хотите сейчас же подняться к Антуану?

- Нет, - ответила Жюли. - Я хочу пройти в мою комнату и переодеться. Я страшно устала. Как только я буду готова, я присоединюсь к вам. Этот консилиум скоро начнется?

- Как только приедут Роден и Фредер. Но подождите… Вот один из них…

Действительно, в это время раздался звонок. Минуту спустя седая голова Фредера показалась на повороте лестницы. Роден шел за ним, они встретились у дверей отеля, так как их профессия приучила их к точности.

Они поклонились Жюли. Эскье представил Фредера.

- A, madame Сюржер, - произнес хирург. - Я никогда не ожидал, что у нашего пациента такая молодая прелестная подруга жизни.

Он наклонился с увядшей грацией последней четверти века, как человек, которому приходилось в течение двадцати лет иметь дело с придворными в Компьене и Тюльери. Жюли, равнодушно пропустив это мимо ушей, ничего не ответила.

- Ну, что же, - сказал Эскье, - спустимся? Вы присоединитесь к нам, мой дорогой друг?

- Да… Через несколько минут я буду готова. Сколько времени продлится консилиум?

Эскье бросил вопрошающий взгляд на обоих докторов.

- О!… произнес Роден, - четверть часа, полчаса самое большое, если все наблюдения были сделаны старательно. Наш коллега там?

- Домье? Он поместился в рабочем кабинете и сделал себе из него маленькую лабораторию.

- В таком случае, сударыня, нам вполне довольно четверти часа.

Они поклонились Жюли и стали спускаться в сопровождении Эскье. Жюли хотела, после этого первого свидания с Кларой, услышать от нее слово прощения. Она вошла в моховую гостиную. Молодая девушка продолжала лежать на кушетке! Она вытянула руки на колени и казалось была погружена в глубокую грезу.

«Во мне нет ни капли ненависти к ней, - подумала Жюли. -Я хотела бы, чтобы она забыла, чтобы она была счастлива… и я не в состоянии буду из-за нес чувствовать себя вполне счастливой, если даже…»

Она не окончила своей мысли. Клара, заметив се, подняла к ней свое грустное лицо.

- Клара, маленькая моя, почему вы не хотите сказать мне, что у вас болит?

Ей так хотелось доверия и откровенности девушки, искреннего признания, доверчивых слез. При всей своей неприязни к ней, Клара почувствовала, что для нее открыта эта душа.

Она тихо ответила:

- Уверяю вас, что я совсем здорова… По крайней мере, я не сумела бы объяснить, что со мною… Это легкое нездоровье, грусть, мне просто надо взять себя в руки и со временем это пройдет…

- Вы не видали сегодня де Рие? - спросила Жюли.

Но при этом имени, с которым были соединены воспоминания о настоящем, лицо Клары снова приняло равнодушное выражение.

- Нет, - ответила она и перевела взгляд.

Жюли уступила, видя ее враждебное отношение к себе. Она медленно вышла из комнаты, полная грусти и упреков.

«Это кончено, - подумала она, - я ничего не могу здесь сделать. Она ненавидит меня». И, несмотря на грусть и угрызения совести, она возмущалась против несправедливой ненависти Клары. «Она не имеет права так ненавидеть меня. Разве Морис принадлежит ей? Положим, она его любит. Но кто его любит сильнее, она или я?» И она ответила себе с победоносной уверенностью: «Я»!