Осень женщины. Голубая герцогиня

Многие из них были ее подарки, другие были куплены вместе с ней, по ее совету. Она перелистывала записную книжку в зеленом сафьяновом переплете, которую Морис привез из Лондона. Между иероглифами, фантастическими надписями, силуэтами, нарисованными пером, она находила числа, которые сама хорошо помнила. Она тысячу раз встречала здесь свои имя: «Жюли!» И еще чаще нежную монограмму: «Йю»!… Ах! Ей не надо было иного занятия, кроме воспоминаний и грез; когда порою она открывала одну из книг, оставленных Морисом на письменном столе, она ее не читала, она не сумела бы даже сказать ее заглавия, когда, торопясь домой, клала ее обратно.

Кроме воспоминаний, ее влекло сюда еще и иное обстоятельство. Расставаясь, они решили с Морисом, что он будет адресовать ей на улицу Chambiges письма или по крайней мере телеграммы, с уведомлением, что он здоров и где находится. До сих пор телеграммы получались чаще, а письма были очень коротки, настолько коротки, что наблюдатель, более внимательный, чем Жюли, сумел бы прочесть в них тревогу этой души, которая имела силы желать чего-нибудь, но, раз добившись желаемого, не могла удержаться от сожалений. Но Жюли умела понимать Мориса только тогда, когда он был с нею, в письме же она не могла предугадать его мыслей. Она довольствовалась небольшими записками, в которых он только писал ей, где находится в данное время, в двух-трех нежных фразах.

Сегодня она получила от него небольшой картонный билетик в конверте, и видя, что ее дорогой, отсутствующий друг, вместо того, чтобы просто послать телеграмму, написал ей, она была счастлива и полна благодарного чувства к нему. Она поцеловала конверт с буквами этого имени, которое, быть может, когда-нибудь будет действительно ее именем, перед людьми: - М-mе Морис Артуа. Потом она подошла к одному из окон, чтобы лучше рассмотреть. Обе стороны карточки были исписаны неразборчивым почерком Мориса, который она читала с большим удовольствием. Морис уведомлял, что оставил Франкфурт и объезжает Турингию, что имеет намерение побывать в Берлине, Гамбурге, Дрездене, Праге. Он не делал ни малейшего намека на скорое возвращение или на обстоятельства, которые могли бы способствовать этому возвращенью.

Но что до этого Жюли? Все время, пока она сидела в квартире в улице Chambiges, она читала и перечитывала письмо своего любовника.

Она видела его перед собою, в ее воображении восставала картина, когда он сидит за столом в гостинице и пишет эти слова: «Моя дорогая, горячо любимая…» или фразы, банальность которых она не замечала: «Мое одиночество тяготит меня. Как жаль, что вы не со мною!…» И потом, почти неизменную фразу прощания: «Целую ваши губы, моя возлюбленная…» Она громко повторяла эти слова среди полнейшей тишины: «Целую ваши губы, моя возлюбленная! Моя возлюбленная!…» И она всеми силами своей души стремилась к отсутствующему. Она посылала ему воображаемые поцелуи: «Я тебя люблю, мое сокровище…» говорила она и снова осыпала поцелуями бумагу. Этот билетик был частицей самого Мориса. Его рука касалась до него, его вчерашняя мысль была вылита в этом почерке. Дорогая бумага! Дорогие буквы!… Она уже их не различала, потому что спускалась ночь. Но теперь она знала письмо наизусть и даже в этой темной комнате, где уже сливались все предметы, она могла бы различить слова. Ее мысль непрестанно витала около отсутствующего. Она была с ним. Он был подле нее.

Она была выведена из своего нежного экстаза ярким светом, оживившим вдруг всю обстановку комнаты. Это зажгли газовый рожок перед окнами квартиры. Каждый день, со времени своего возвращения, этот свет был для нее сигналом, что пора уходить. Она надела шляпу, манто и, бросив прощальный взгляд на все эти предметы, которые, казалось, разделяли ее любовь, она ушла.

III

Повертывая на Ваграмскую площадь, Жюли увидала Тоню у открытых дверей отеля. Что случилось? Она представила себе всевозможные ужасы, но прежде всего возвращение Мориса; она поняла, что не настолько желала этого приезда, насколько боялась. Но, завидя ее, Тоня крикнула ей:

- Барышня Клара больна, она лежит без чувств.

- Как больна? Что с нею?

- С ней сделалось дурно, - ответила старушка, задвинув тяжелый засов двери и подымаясь по лестнице за своей барыней. - Г-н барон де Рие был здесь; он разговаривал с ней в саду довольно долго. Когда он ушел, барышня вошла в дом, поднялась… Иоаким нашел ее в маленькой гостиной, она во весь рост лежала на полу.

Жюли больше не слушала, она ускорила шаг и в одну минуту поднялась по лестнице. В моховой гостиной она застала Эскье; он стоял у кресла, в котором лежала молодая девушка, откинув голову на высокие подушки. Домье, стоя около нее на коленях, считал биение пульса. Но что особенна поразило Жюли - это открытые, неподвижные глаза, словно в летаргическом сне, устремленные на нее и потом блюдце из японского фарфора, служившее обыкновенно для визитных карточек, теперь было полно крови.