Осень женщины. Голубая герцогиня

Что касается меня, то разве при каждой выставке, в течение многих лет, недомолвки моих собратьев, в особенности же их похвалы, не указывали на то, что во мне нет настоящего, оригинального, творческого таланта художника, дара видеть образы. Эх, на что мне и оценка моих собратьев? Что говорит мне собственная совесть? Если бы я мог действительно весь вылиться в моей кисти, разве вывез бы я из Испании, Марокко, Италии, Египта столько же страниц записок, сколько и этюдов? Любитель, дилетант, критик - сколько раз повторял я себе эти слова, служащие красивыми синонимами ужасного и грубого эпитета - неудачник. Самое большее, что за мной остается право прибавить к этому - неудачник высшего порядка; и я стараюсь уяснить себе, какие причины сделали меня существом, слишком образованным для той степени могущества, которым оно располагает, слишком утонченным для силы его творчества. Да, в течение пятнадцати лет я носился среди бесчисленных и противоречивых форм искусства и разума, и что ж? Не надо было начинать в лицее Бонапарта занятий слишком продолжительных, слишком полных, слишком направленных на книги и размышления. Не надо было, - потому только, что у меня были недурные способности к рисованию, - поступать в школу Изящных Искусств, заниматься у Миро, ехать в Рим и пристращаться к этому, не вполне определенному, призванию. Еще что? Не надо было также иметь сорока тысяч франков в год при совершеннолетии, свободного времени, нервов, как у женщины, не надо было совсем или почти совсем иметь темперамента, не надо было иметь слабого здоровья, наклонности к фланерству, способному находить развлечение как в идеалах, так и в предметах, не надо было иметь страсти к умственным наслаждениям, любви, почти мании, изящных и тонких ощущений.

В этом заключается вся суть: будь в моей крови несколькими кровяными шариками больше, будь мои мускулы несколько крепче, мой желудок лучше, и я бы был обыкновенным и счастливым, наслаждающимся жизнью человеком. Вместо того, я странствовал из края в край в поисках за солнцем и здоровьем, из музея в музей в поисках за эстетическим откровением, а позже от одного сборища, восхваляющих друг друга художников к другому в поисках за символом веры искусства, и переходил от мечты к мечтам в поисках за любовью. В жизни сердца, как и в жизни рассудка, я всегда был человеком всяких начинаний и неудач, и все по одной и той же причине, быть может, физической: неисправимой неспособности сосредоточиться, установиться, в которой я теперь нахожу странную особенность моего характера. Когда с такой неумолимой ясностью видишь те непреодолимые преграды, в котором замкнула вас природа, не лучше ли примириться с собой? Размышляя об этом великом законе благоразумного зрелого возраста, я принял твердое решение, по крайней мере, относительно самого существенного, именно моей работы. Это уже что-нибудь. Я дал себе слово не терзаться больше напрасным честолюбием. Я буду посредственным живописцем, вот и все. Если так, то зачем же я буду отказывать себе в удовольствии писать, в котором я прежде отказывал себе ради дисциплины? Так как для меня не подлежит сомнению, что имя Винцента де ла Кроа не будет никогда блистать на небосклоне славы между именами Гюстава Моро, Пюви де Шаванна и Берн Джонса, то для чего же Винценту де ла Кроа отказываться вознаградить себя за это тем, чтобы тратить свое время по своему усмотрению, как богатый любитель, какой он и есть, как дилетант, которым он и останется, как критик, - как неудачник. Вот причина, по которой, переживая мысленно эпизоды маленького романа, раскрытого мне случаем, я приготовил бумагу, перо и чернила. И в доказательство того, что я всегда буду лишен самобытной, бьющей ключом гениальности, я изо всех сил стараюсь объяснить себе причины, побудившие меня начать этот рассказ, вместо того, чтобы смело и просто приступить к нему.

Я так ясно вижу перед собой все малейшие подробности его, и какая же надобность извинять в собственных глазах работу, которая меня соблазняет. Ведь если по окончании мне будет стыдно за нее, то стоит только ее уничтожить. Я столько выскабливал полотен, которые считал дурными! На этот раз будет достаточно двух полен в камин и спички. Это одно из неоспоримых преимуществ литературы перед живописью.

I