– Моя двоюродная тетя Роза тоже в художественное училище поступала, – сказала Шнырова. – Она хорошие картины рисовала. Природу обычно, пейзажи то есть. Необычные такие…
Картина уплывала.
– Ладно, какая разница, пусть эта каракатица сама на своем баяне играет, – странно заявила Шнырова.
Я почувствовал, что устал.
– Дрондица знаешь, что мне в мае сделала? Дохлых лягушек подкинула.
Если честно, в вековом противостоянии Шныровых и Дрондиных подбрасывание дохлых лягушек не выглядело настолько уж ужасным. Обычное дело.
– Мама как увидела…
Шнырова закатила глаза, покачала головой.
– Короче, она решила, что это я лягушек режу и на спички насаживаю. Просто так, для удовольствия. Представляешь?
– Мне кажется, не надо нагнетать с Наташей, – сказал я. – Нам еще всем вместе жить.
– Нам вместе не жить, – строго сказала Шнырова. – Нет, если ты планируешь бодаться дальше с этой носорожихой…
Шнырова замолчала, смотрела на воду. И я. Некоторое время.
– Ты говорил, что я тебе помочь должна. Чего надо-то?
– Надо к дубу сходить, – ответил я. – К Пушкинскому.
– Понимаю. Мы прикинемся вроде как волонтерами, которые будут ухаживать за деревом, которое посадил Пушкин, который… Не, не волонтерами, мы будем потомками Пушкина.
Наверное, сегодня магнитные бури.
– Я будут Пушкин-герл, а ты Пушкин-мэн! Я буду плеваться из плевалки, а ты сморкаться из сморкалки. А нашим врагом будет Леди Дантес…
Люблю людей, смеющихся над собственными шутками. Хотя и правда смешно. Бывает.
– Дантес в жизни победил, – напомнил я.
– Вот и я говорю, вместе мы ее забьем. Если бы за Пушкина дружбан вписался, то все могло бы быть по-другому. Леди Дантес пытается выпилить последний дуб, посаженный великим поэтом, ей противостоят Пушкин-бой и Пушкин-герл!
Нет, я сегодня устал. Приедем домой, лягу спать, наевшись меда. Приснится Пушкин-герл.
– Да и ерунда все это. И чихать всем! На Пушкина, на дуб, на потомков особенно. Если это даже дуб Пушкина, то засохнет он, сгниет, или молнией его расшибет – всем пофиг. Хотя… Давай мы его распилим?
– В каком смысле? – осторожно спросил я.
– Дуб ведь, кажется, большой, дубы большие ведь… Если распилить его, то можно таких шкатулок нарезать. Или табуреток. Или бляшек – и на каждую табличку привинтить – «Из дуба Пушкина». И продать в Интернете.
– Бляшек? – растерялся я.
– Ну, как хочешь, – Шнырова быстро пошагала с моста прочь.
– Погоди!
Я догнал.
– Но ведь это может быть действительно интересно, – сказал я. – Написать на сайт потомков Пушкина, а вдруг они приедут? Вроде как съезд тут организовать и назвать «Потомки под дубом»…
– Потомки под будом, – Шнырова плюнула. – Какие потомки, Графин?
Я собрался рассказать про ежегодный съезд потомков Пушкина в Царском Селе, но понял, что Шнырову это лишь разозлит.
– Ты что, не понимаешь? – злобно спросила Шнырова. – Или дурачком прикидываешься?
– Я не прикидываюсь…
– Вот и я боюсь. Мама говорит, что до зимы – все. Трындец. В октябре в Туманном Логу ничего не останется. Все закроют.
– Наоборот…Все наладится.
– Да ничего не наладится, – нервно сказала Шнырова. – Ничего и никогда. Столица пастилы, документальное кино, пушкинские тушканчики… – Шнырова передразнила, выставив язык. – Это раньше столица пастилы, а сейчас столица труселей в горошек! Сейчас столица ничего!
Я промолчал. Поразительно затяжной день. Точно целый месяц.
– Почему труселей…
– Вот и живите в своей столице! – перебила Шнырова. – Надоел ты всей со своими идеями! Сидите под дубом, хоть упритесь! А мы уезжаем! Уныло оставаться! Не потей, Васькин! Ку-ку, не парься боком!
Пожелала она, не оборачиваясь.
Шнырова удалилась, а еще стоял, смотрел на реку. Потом вспомнил. У нее сегодня день рождения был. У Шныровой.
ИЮЛЬ
Потомки под дубом
Июль едва начался, однако, яблок завязалось невиданное количество. Яблоки не покраснели и еще не начали наливаться, и размером они были с орех, но уже ломили ветки, издали казалось, что яблок на дереве больше, чем листьев.
Я вынес под яблоню раскладушку, устроился удобнее, с подушкой, фанеркой, с бумагой и ручкой, в тени. Собрался все-таки нарисовать карту Туманного Лога. Нарисовал Козий колодец. Из колодца выставилась пиявка. Чтобы было понятно, что это именно пиявка, а не огромный червь, я пририсовал треугольные зубы. Получилось. Я начал выводить тополя, но тут позвала мама.
– Хватит валяться! За огородом последи лучше…
– Хорошо.
Мама продолжила шить трусы, а я отложил карту и последил за огородом, хотя следить особо нечего – вытащил в грядки поливалку, включил насос и смотрел, чтобы шланг не лопнул. Поливалка свистит, радуги сияют, петрушка растет. А как огород польется, надо тащить шланг и поливать сад, труды.