Осенняя лихорадка

– Попробуйте еще раз tinctura crataegi.

– Сколько можно, сестра?

– Сколько нужно.

– Как скажите. Дайте парочку.

Оставшись в темноте наедине с волшебным пузырьком, я задерживал дыхание и делал глоток. Мгновение. Другое. И вот жаркая волна, успокаивающая боль, покатилась через тело в душу, растворяя царивший там беспорядок. Совершенно свободный, с приятной чуть горячей пустотой в груди и голове, я двигался в темноту – не заметил человека проходившего мимо, если бы он не остановился в двух шагах от меня, не назвал по имени.

– Неужели это ты? – проговорил он удивленно.

– Да, это я, привет, – сказал и тоже удивился. – Это ты? Фена?

Встретить его было все равно, что встретить Гамлета, который выбрал «не быть». Давно подмечено, стоит страстно пожелать или подумать о чем-то, и привлекший предмет или событие не замедлят явиться из мира мечты в реальность. Мысль стремиться обретать плоть и кровь. Встреча, рожденная в сознании, пережитая мысленно, неожиданно легко обретает конкретные очертания. Складывается впечатление, будто человек, о котором подумал, шагнул прямо с порога твоего воображения. И одни считают, что мысль, настроенная должным образом, достигнет своего воплощения. А другие, что мысль лишь, отзывается на надвигающиеся события, предвосхищая его проявления, а отнюдь не создавая.

Ладно, пусть будет так и так, в любом случае мы должны переживать больше положительных эмоций.

Удивленный не меньше моего Фена не стал увешивать меня вопросами как гирляндами. Это было не в его правилах.

– Пойдем во двор, – предложил он. – Покурим.

Выяснилось, он бросил пить и перешел на гашиш, посчитав, что это пойдет на пользу. Он избавился от прежних иллюзий, и с легкостью обрел новые. Жизнь надо любить, и любым способом к ней приспосабливаться. И часто, чтобы держаться за неё, приходиться обзаводиться иллюзиями. Избавься от них, и словно воздушный шар, лишенный балласта, улетишь за пределы стратосферы.

Покуривая, наши головы превратились в волшебные тыквы. Я попробовал выдать рассказ о своих летних путешествиях, стараясь впихнуть в него весь глубокий смысл движения по миру. Но рассказ превратился в большое ветвистое дерево, и я срубил его под корень.

– Может пирожное и кофе? – предложил Фена.

Мы стояли у порога кафе, куда я весь день не решался заглянуть. Моей женщины там уже не было. Из-за дальнего столика поднялся невысокий пьяница с потухшим взором. Шатаясь, он призывно замахал рукой, другой держась за край стола.

– Кто это? – спросил Фена. – Рожа цыганская.

– Шахматист. Мы с ним играли в преферанс на прошлой неделе.

– Перед ним графин водки. Я в завязке.

– Мне тоже пока хватит. Пойдем отсюда.

Я почувствовал, что моя женщина где-то рядом – они с лысым просто перешли в другое кафе.

– Куда теперь? – спросил Фена.

– Есть рядом уютное местечко.

– Там мы тоже встретим кого-нибудь из твоих друзей алкоголиков?

– А что не так?

– Шахматы, – усмехнулся Фена. – Грустный еврейский спорт.

– Почему? – рассмеялся я. Шахматист, и правда, был евреем. – Ты имеешь что-то против шахмат или против евреев?

– Ничего не имею. Просто, этот тип не похож на шахматиста.

– Почему?

– Вид у него совершенно обалдевший.

– Он пьет вторую неделю. У него проблемы с женщиной, она уходит к другому, а он предложил ей выйти за него замуж

– Ну… Понятно.

– Вот. Помнишь еще, как пьют неделями? Какие бывают состояния.

– Помню, – без энтузиазма кивнул Фена.

– Пришли, – сказал я.

Мы стояли у входа в цокольный этаж.

– Заглянем? – спросил я, волнуясь перед возможной встречей.

– Конечно, – кивнул Фена, толкая дверь.

Нас встретили люди в нарядных костюмах и платьях. Одни сидели за сдвинутыми столами, другие лихо отплясывали под громкую музыку. Здесь гуляли свадьбу. Больше всех веселился жених, он прыгал вокруг невесты с бутылкой шампанского и отчаянно дергал ногами, будто хотел сбросить их как сапоги. У стойки бара персонал с резиновыми улыбками наблюдал за его выкрутасами. То ли здесь царило веселье, то ли все отчаянно скрывали, что его здесь в помине нет.

– Через дом в подвале есть еще кафе, – сказал я, – попроще, но довольное сносное.

– Я понял – тебе надо. Навестим, – кивнул Фена.

Мы прошли мимо дома со шпилем и с часами. Завернули за угол и оказались возле кафе. На ночь там собиралась повзрослевшая шпана со своими подругами, а субботними вечерами засиживались люди из тех, кто не стесняется экономить на пище и обстановке. Спускаясь вниз по лестнице, я почувствовал, как прилив наркотического веселья превращает лицо в гримасу клоуна.

Только мы открыли дверь, как громкая музыка, дым сигарет и гул голосов вывалились оттуда, как пыльное барахло из старого комода.

– Стоп наркотик, наркоманос, – встречая, радостно пропел из динамиков доктор Александров.

Публика, как по команде, повернулась к нам. Надо полагать, наш вид был весьма отличительным, ибо ни один не отвел взгляд, прежде чем минула долгая пауза приличия.

Мы даже не стали проходить. Собственный хохот выбросил нас наружу.

– Ты видел, как они смотрели на нас? – прислонившись к стене, ржал Фена.