Он сходил с ума от остроты собственных противоречивых ощущений. С одной стороны — мечтая обрушить на неё всю силу своего первобытного желания, с другой — заласкать до изнеможения. Но желание разрядки брало своё, разум улетучился, тело искрило от каждого прикосновения.
Никакой дружбы и ограничений, никаких сомнений и барьеров, никаких отговорок и страхов. Он никогда так не хотел женщину. Никогда. Никого.
Через несколько мгновений кончил и он, заполняя её собой, наваливаясь сверху и кусая истерзанные поцелуями губы. В глазах потемнело, а в голове образовалась приятная пустота, пока по телу кипящей лавой разливалось блаженство.
Гарри перекатился на спину, всё ещё тяжело дыша и прижимая Гермиону к себе.
Лучшая. Близкая. Дорогая. И его, только его.
Она подняла лицо и их глаза встретились. И было в этом диалоге взглядов то, что не требовало облачения в словесную форму. Они снова были единым целым, неразлучны как много лет назад. Это был момент неизбежной истины, накрывшей их, словно сошедшая снежная лавина с горной вершины. Ни другие люди, ни длительная разлука не смогли разрушить что-то особенное, всегда присутствующее между ними и, до сегодняшней ночи, неосознаваемое.
Чуть позже, держа Гермиону в объятиях и проваливаясь в сон, Гарри отчётливо понял, что произошедшее с ними не было случайным эротическим «приключением» двух взрослых людей. Это стало своеобразным наркотиком, отказаться от которого будет выше его сил.
***
Гарри открыл глаза и тут же зажмурился от ударившего в лицо солнца. Он лежал в гордом одиночестве на огромной кровати. Рука метнулась к тумбочке. Слава Мерлину, очки были на месте, хотя он даже не помнил момента, когда снял их. А вот Гермиона пропала. И, если бы они не были в её номере, то Гарри подумал бы, что она просто сбежала. Но разбросанные вокруг вещи давали надежду на то, что она сейчас не находится по пути в аэропорт, и не придётся догонять её, перехватывая самолёт. Гарри ухмыльнулся, представив подобную картину, напоминающую кадры из маггловского боевика.
Он медленно встал, раздумывая что бы нацепить на себя в качестве одежды. Палочка вместе с брюками валялась у входа в комнату, и Гарри в очередной раз отметил, что этой ночью окончательно утратил бдительность. Такого не случалось с ним лет десять точно. Транфигурировав какую-то декоративную подушку в полотенце, он обернул его вокруг бёдер и направился в ванную.
Там горел свет, но дверь оказалась приоткрытой. Гарри резко вошёл внутрь и оторопел, увидев Гермиону, одной рукой вцепившуюся в раковину, а в другой — держащую какой-то пузырёк. Долей секунды хватило, чтобы оценить обстановку и понять, что там. Этой ночью никто из них даже не задумался о средствах предохранения: ни о маггловских, ни о магических. И, с вероятностью 99%, Гермиона сейчас старалась нивелировать риски. Зелье… конечно же, есть специальные зелья… Гарри знал об этом, так как сознательно вёл жизнь, не заводя детей. Но сейчас, глядя на эту чудесную пышноволосую женщину, он вдруг понял, что если и хочет кого-то видеть матерью своего ребёнка, то только её. Такую упрямую, своевольную, порой невыносимую, но, вместе с тем, невероятную.
— Не пей, — он старался говорить спокойно, но волнение слегка сковало тело. — Не надо…
В его мозгу уже мелькали картины, где они вместе. Где у него, наконец-то, есть большая семья. Где он счастлив, и где Гермиона снова смотрит на него так, как тогда, в далёкой юности.
Она подняла на него свои удивительные выразительные глаза, в которых он видел борьбу и смятение.
— Пусть это будет кареглазая умница, с непослушными кудряшками, как у мамы… — он должен, обязан убедить её.
Гарри хотел Гермиону и хотел от неё детей. Святой Мерлин, да он любил Гермиону! Всегда любил. Просто тогда, будучи совсем юным и неопытным, выросшим без любви и незнающим, что это такое, не смог разобраться в себе. Променял эту фундаментально-глубокую связь на недолговечное буйство гормонов.
— Я… — и её прорвало, слёзы покатились по щекам, а пузырёк рухнул в раковину, разлетевшись на осколки.
Из груди Гарри вырвался вздох облегчения. Он прижал её к себе, слушая бессвязное лепетание.
— Но как мы… что… .
— Тебе понравится на Манхэттене. Откроем лабораторию, если хочешь. Да и Америка будет рада заполучить тебя в качестве лектора, ты нас не баловала все эти годы своим посещением, — он говорил это с такой фундаментальной уверенностью, словно уже давно всё решил, а не действовал экспромтом по ситуации. И это было лучшее из всех, принятых им когда-либо, решений.
— Так это секретное задание… — она подняла на него заплаканные глаза, и он улыбнулся, вспоминая зачем приехал во Францию.
— Ты — моё секретное задание.
Гермиона снова уткнулась ему в грудь, прижимаясь сильнее, вызывая подсознательное желание окутать её своим теплом и защитить от целого мира. Хотя она никогда не была слабой.
— Нет… — раздался её голос, и сердце Гарри на секунду замерло.
— Что нет? — твёрдо переспросил он.
— Это будет зеленоглазый мальчик с тёмными взъерошенными волосами, как у папы…