Осенний светлый день

Весь поселок Полярный (официально он именуется как село Полярное, но в обиходе его называют поселком, да и по всему этот статус ему больше подходит) можно обойти по кругу без всякой спешки всего за полчаса, а то и меньше. Что и говорить — некрупный поселок. Но в нем есть все необходимое для жизни: два магазина, почта, школа, просторный фельдшерский пункт с пустующими койками стационара, клуб, котельная. Есть здесь свои новостройки — строится двухэтажный дом, есть свои жилищные проблемы: хоть и стоит поселок на высоком берегу, но Индигирка медленно и верно подтачивает берег, подбирается к частным домам, построенным, по обычаю, поближе к реке.

Живет в поселке около семидесяти семей. Более пятидесяти из них — коренные русскоустьинцы. Главное занятие — охота на песца. И рыболовство. Правда, рыболовство в конечном итоге подчинено пушному промыслу: для пропитания собачьей упряжки, для привады песца.

Сегодня в поселке исторический день. Ну если уж не совсем исторический, то, по крайней мере, весьма памятный. А в двух семьях с него можно будет вести отсчет времени. Сегодня в Полярном появились два самых первых в поселении мотоцикла. Привезены они были и проданы вчера, но выехали на улицу лишь сегодня, разрушив тишину победным ревом моторов. Трудно сейчас сказать, как они будут использоваться, дорог в тундре для них нет, но а пока сейчас мотоциклы кружат по поселку, десятки раз проезжая по одним и тем же тропам.

Поселочек для нас уже не столь чужой, как вчера, довольно быстро появились знакомые, да и знакомиться здесь нетрудно: подошел к человеку и говори, если есть тебе о чем говорить. А северное гостеприимство, похоже, осталось в этих краях прежним. Мы уже знаем Ивана Алексеевича Чикачева, соседа Караченцевых, бывшего охотника, а теперь по состоянию здоровья работающего приемщиком пушнины. Семья Чикачева, вместе с семьей Караченцева, взяла на себя заботу о нашем пропитании.

Познакомились с охотником Павлом Алексеевичем Черемкиным. Ходили по поселку, остановились около упряжки собак и тут же познакомились с ее хозяином.

Знакомясь с поселком, конечно, никак нельзя было пройти мимо цеха (цех — это, пожалуй, слишком громко будет, там, кажется, всего одна не очень-то просторная для таких дел комната), где обезжириваются песцовые шкурки и обрабатываются шкуры для промысловой одежды. Работа эта нелегкая, ручная, да и требует определенного навыка. Признав Хаустовича за районное начальство, одна из женщин — а работают в цехе только женщины — довольно громко высказала недовольство тем, что у них нет химикатов, с помощью которых шкуры выделывать значительно легче.

— Руки ведь устают.

— А руководству вы об этом говорили? — спросил Михаил Владимирович. — Нет? Напрасно. Я думаю, химикаты не проблема. Вернусь в Чокурдах — выясню. Химикаты будут.

— Ну да, — тут же ответила недовольная, с редкой даже для женщины «последовательностью», — с этой химией разве хорошо шкуру выделаешь? Она и тепло держать не будет. В такой одеже только мерзнуть.

Как-то так получалось, что наша жизнь в Полярном во многом стала соприкасаться с семьей Валентина Караченцева, а в житейском обиходе просто Юры. Почему Юры? Видно, он так сам решил. Иным собственные имена не нравятся, но терпят. А у Юры характер крепкий, решительный. Так вот когда речь зашла о поездке в тундру, или, по-местному, сендуху, то и здесь оказалось, что Юра не оставит нас своими заботами.

— Завтра с утра и поедем, — объявил он. — Надо об одежде для вас подумать. Кое-что придется у соседей прихватить.

Утром в одной из комнат квартиры Караченцевых мы увидели целую груду по преимуществу меховых вещей. Юра оценивающе оглядывал каждого из нас, спрашивал размер обуви и решительно протягивал какую-нибудь лопотину. (Лопоть — по-русскоустьински одежда. Да и по-сибирски тоже. Во многих таких случаях ни Валентину Распутину, ни мне переводчик не требовался.)

— Это тебе. Это тебе. А это, прикидываю, тебе впору будет.

Выехать в тундру, даже в первых числах апреля, когда солнце стоит высоко над горизонтом, без соответствующей экипировки и думать нечего — тридцать градусов мороза — это все равно мороз. Да если еще с ветерком. И под строгим контролем семьи Караченцевых, соседей — Ивана Алексеевича Чикачева и его жены Тамары Алексеевны — мы стали медленно одеваться. На ноги — шерстяной носок. Потом кянчи — меховые носки. А потом торбаза, теплейшая обувь, сшитая из двух слоев особо прочного меха с оленьих ног: слой мехом внутрь и слой мехом наружу. Стеженые или меховые штаны. Свитеры. Шубы. Поверх шуб — парки. Без посторонней помощи с непривычки никак не одеться. Через десяток минут мы стали толстыми и неповоротливыми.

— Давайте на улицу, не то быстро вспотеете, — советуют северяне.

Мы уже было взялись за шапки, тоже особой, северной конструкции, как Тамара Алексеевна всплеснула руками:

— Ой, а платки-то совсем забыли.

Оказывается, платок нужен, обыкновенный хлопчатобумажный платок — никакой другой, даже шерстяной, здесь не подходит — чтобы обвязать низ лица. Иначе можно обморозиться.