Осенний светлый день

Следуя традициям путевого очерка, здесь, пожалуй, нужно сказать несколько слов о районе. По якутским понятиям район маленький, всего чуть больше ста семи тысяч квадратных километров. Расположен за Полярным кругом. Население меньше шести тысяч. Ведущее место в экономике района — оленеводство, пушной и рыбный промыслы.

Русскоустьинцы, как их деды и прадеды, занимаются только охотой и рыболовством.

Здесь я должен, правда, поправиться; поселка Русское Устье больше не существует, а есть Полярный. Четыреста лет название людей устраивало, оно точно выражало суть явления, но когда поселение было вынуждено переехать на более высокий берег, то Русское Устье по чьей-то воле превратилось в Полярный — один из нескольких Полярных, разбросанных по нашей Арктике. Полярный в Мурманской области, Полярный в Магаданской области, Полярный… Вызывает это такое же чувство, когда в больших и малых городах, в поселках новых и старых — всюду от Тихого океана до Карпат — видишь непременные кинотеатры «Дружба», кафе «Юность». Или, наоборот, кафе «Дружба», кинотеатр «Юность». И эти слова — слова-то хорошие! — от бездумного и казенного повторения теряют свой блеск, становятся унылыми, затертыми.

Так и с именем Русское Устье. Честно говоря, мне жаль старого названия — Русское Устье. Да и сами потомки землепроходцев, хоть и привыкли к новому слову и в обиходных разговорах уже не запинаются об него (летим в Полярный, живем в Полярном, у нас в Полярном), — называют себя по-старому: мы — русскоустьинцы… Тут надо пояснить, что Русским Устьем называлось все понизовье Индигирки, где в свое время стояли поселения русских; Косухино, Станчик, Стариково и еще несколько других. Но наиболее значительным из них, многолюдным, центральным — было поселение Русское Устье.

Нередко критики сетуют на то, что многие путевые очерки начинаются словами «Наш самолет…», но когда пишешь об Арктике, без этих слов никак не обойтись. Здесь каждая поездка начинается с самолета и им же заканчивается. Итак, наш самолет — теперь уже маленький, тесный одномоторный биплан — взлетел с Чокурдахского аэродрома и взял курс на север — на поселок Полярный.

Несколько слов о Чокурдахе. Издали поселок казался, даже из Якутска, стоящим на самом краю земли и если не совсем забытым богом и людьми, то, по крайней мере, основательно оторванным от Большой земли. Но только издали. Уже первый день жизни в Чокурдахе внес серьезные поправки в эти представления. Дома как дома. Быть может, только слишком стандартные. Магазины как магазины. В овощных магазинах — а это уже конец марта — лежала на витринах и картошка, и не какая-нибудь сушеная, а самая настоящая, лежал репчатый лук — продукты, до недавнего времени для Крайнего Севера наособицу редкие. В общем, хороший, современный районный центр.

И окончательно «доконал» нас еще один серьезный факт. Когда мы улетали в Полярный, на Чокурдахском аэродроме совершил посадку толстобрюхий ИЛ-18.

— Это откуда такой красавец? — спросили мы Михаила Владимировича Хаустовича, работника райкома партии, гостеприимно согласившегося поехать с нами в Полярный.

— Из Москвы, рейсовый, — буднично ответил Михаил Владимирович и посмотрел на часы. — Прибыл вовремя.

Какой уж тут край земли, какая уж тут оторванность от мира, если при желании можно пойти в аэропорт, а он тут рядом — то ли аэропорт при поселке, то ли поселок при аэропорте — и в тот же день оказаться в Москве.

…Итак, наш самолет… В общем, как говорил Валентин Распутин, нам оставалось сделать самый маленький, самый короткий прыжок: путь до Полярного занимает чуть более получаса. Самолет летел низко, и мы приникли к иллюминаторам, стараясь почувствовать этот край, впитать его в себя, стараясь понять, почему край так привлек русичей, почему они остановились здесь, не устремились в более благодатные края.

Мы — это уже не только Валентин Распутин и пишущий эти строки. Из Якутска вместе с нами полетел заведующий бюро пропаганды художественной литературы Василий Егорович Васильев, и прежде бывавший в этих краях, а из Чокурдаха — на правах хозяина — Михаил Владимирович Хаустович.

Шел конец марта, даже в Сибири уже вовсю позванивали ручьи, пробовали свои голоса после дальнего перелета первые жаворонки, вырядилась в сережки верба, а здесь, внизу, проплывала напрочь забывшая о тепле снежная пустыня. И хоть я написал, что проплывала, но порой казалось, что самолетик хоть и натужно гудит мотором, а все без толку. Он словно замер на месте: внизу только белая равнина, глазу не за что зацепиться. И — главное — хоть мы и летим на низкой высоте, но не приметили в тундре и малых, самых робких признаков жизни. И совсем неуютно стало на душе, когда представил нависшую над этими полуночными краями беспросветную многонедельную «полярку» — сверхдлинную ночь. Мрак, хлад, глад.

Но ведь живут же здесь люди, которых сюда никто не ссылал, которые и в дальних помыслах не держали мысли покинуть эти края, живут здесь много веков совершенно добровольно. Почему?